4. Очевидное неприятие страной статьи о двух третях оживило роялистские надежды, и золотая молодежь Парижа организовала манифестации против Конвента. Тот, ощущая угрозу, доверил свою защиту Баррасу, который с начала Термидора слыл героем войны и носил на боку большую саблю. Баррас рассудил, что лучшими защитниками против белых террористов окажутся бывшие красные террористы, опасавшиеся за свою жизнь. Он выпустил из тюрем тысячи республиканцев и роздал им оружие. Роялисты с презрением говорили об этом чертовом батальоне «любителей гильотины», но тем не менее защита революции была организована. Баррас решил поручить командование якобинским офицерам. Среди прочих он призвал Бонапарта, генерала корсиканской бригады, который отличился как артиллерист при осаде Тулона, скомпрометировал себя защитой Робеспьера, а теперь собирался отправиться в Турцию с военной миссией. Последующая слава Бонапарта привела к тому, что его роль в событиях вандемьера была переоценена. Орудия, которые он прислал вместе с Мюратом, не сыграли решающей роли в победе Конвента, но энергия молодого корсиканца была отмечена. Он удостоился именной похвалы с трибуны Конвента, был назначен помощником командующего Внутренней армией и вошел в число друзей Барраса, в доме которого встретил одну из его бывших любовниц, Жозефину Богарне, прелестную и смелую креолку с Мартиники, на которой вскоре и женился. День 13 вандемьера обеспечил спасение цареубийц, но деятельность Конвента подходила к концу. Американец Моррис, в последний раз посетив их вялое собрание, сказал: «Я продолжаю думать, что они подпадут под власть единоличного деспота». 4 брюмера IV года (26 октября 1795 г.) Конвент объявил о закрытии заседаний и под крики «Да здравствует республика!» самораспустился.
Конституция Директории. 1795
Абрахам Жирарде. 13 вандемьера 1795 г.: Восставшие роялисты пытаются захватить Конвент. Гравюра. 1795
5. Власть перешла к Директории. Все «пять сударей», избранных ассамблеей, оказались убийцами государя. Виконт Поль де Баррас был сластолюбивым пройдохой, полным презрения к людям и уверенным в возможности управлять ими, играя на их страстях. Четверо остальных считались суровыми республиканцами. Необходимо отметить, что эта горстка прожигателей жизни, составившая репутацию Директории, не являлась символом не только Франции, но даже Парижа того времени. Простой народ жаждал порядка, порядочности, единения. И позднее именно народ встанет на сторону Консульства. Все желали восстановления страны. Все устали от нищеты и всеобщей ненависти. Франция лежала разоренная. Ассигнаты «пошли ко всем чертям». Покупательная способность денег и отсутствие продовольствия составляли две главнейшие заботы. Якобинцы не пользовались популярностью, потому что именно их винили в этих несчастьях. Но роялисты действовали в пустоте, словно политика уже не интересовала страну. Служащим надлежало клясться в ненависти к королевской власти и Конституции 1793 г. Они и клялись. Минувшие события уже показали им цену клятв. Заговор Гракха Бабёфа, предвестника коммунизма, создавшего Общество равных и требовавшего экономического равенства, был раскрыт, заговорщики арестованы и гильотинированы. За ними не стояло сколько-нибудь значительное народное движение. Но эта апатия могла вдруг уступить место ярости. Вначале «люксембургский маскарад» пяти директоров, в шляпах с перьями, в кружевах, в кюлотах и шелковых чулках, вызывал только смех, но вскоре он стал провоцировать негодующие выкрики. Только война придавала еще правительству некоторое уважение. «Если наступит мир, мы погибнем». Поэтому Директория вернулась к старой мечте Карла VIII – завоеванию Италии. Испытывая слабость во внутренней политике, во внешней Директория строила самые смелые планы: победить Австрию в Италии, а Англию – в Ирландии. Но кто возглавит эти экспедиции? Требовались якобинские генералы, опытные и честные воины. В Ирландию послали Оша, а в Италию – Бонапарта. «Генерал вандемьер» имел право на признательность Барраса, который целиком на него полагался, уложив в постель молодого корсиканца одну из своих прежних любовниц, Жозефину де Богарне.
6. Никто тогда не догадывался, кем был худощавый генерал с римским профилем, чей любовный пыл к креолке не первой свежести вызывал улыбки директоров. Сын патриота-корсиканца, воспитанник Бриеннской военной школы, прекрасный офицер, этот «утонченный математик» уже на протяжении десяти лет в тени и тишине готовил себя к более высокому предназначению. Его заметили преподаватели в Бриенне. «Чрезвычайно эгоцентричный, честолюбивый, стремящийся к знаниям, любящий одиночество». Очень справедливая оценка. В то время как большинство мужчин той поры упивались словами, он упрямо шел к намеченной цели. Непрерывно учился, задавал вопросы, уточнял полученные сведения. У него было пристрастие к подробностям, он любил чтение сводок и описей и презирал людей, на которых смотрел как на предметы, а не как на живые существа, «как на вещи, а не как на себе подобных» (Мадам де Сталь). Он хорошо владел пером, и у него был живой стиль, в котором Плутарх смешивался с Руссо. Его внимание «задерживалось только на тронах и эшафотах» (И. Тэн). Он все подчинял своим амбициям и своей персоне. Родившись с задатками деспота, он научился смирять прихоти и старался окружать себя только теми, кто ему подчинялся. «Я не знал бы, что с ними делать, если бы они не отличались некоторой посредственностью ума и воли». Среди генералов «он увенчивал славой только тех, кто не в состоянии был ее вынести». Прибыв в итальянскую армию, он подчинил себе этих великолепных офицеров, вышедших из рядовых, – Ожеро, Ланна, Мюрата, Массена́ и почти «навел на них страх». Войскам, плохо питавшимся и одетым в лохмотья, он указал на богатые земли, которые им надлежало захватить. Директории, ожидавшей от него отвлекающих маневров, он принес урожай побед: Монтенотте, Дего, Миллезимо, Лоди. В молниеносной кампании Италия оказалась завоеванной за один месяц. «Солдаты, вы за две недели одержали шесть побед, захватили 21 знамя, 55 пушек, много укреплений, завоевали самую богатую часть Пьемонта. Вы захватили 15 тыс. пленных; убитых и раненых более 6 тыс. человек… Но вы еще ничего не сделали, солдаты, из того, что вам предстоит сделать!..» Хотя и немного обеспокоенные его победами, директора, опьяненные золотом и серебром, которое он бросал к их ногам, писали Наполеону: «Вы – герой всей Франции». И это была правда. Франция, на протяжении двух лет переживавшая страх и резню, охваченная коррупцией и голодом, забыла вкус славы. И теперь она с опьянением ее вкушала. Жозефину Париж окрестил «Мадонной побед». Сама Италия, радуясь изгнанию австрийских оккупантов, встречала французских солдат как освободителей, а Бонапарт, преуспевший там, где терпели поражение французские короли, после победы при Арколе и Риволи готовился к завоеванию всего полуострова.
Пьер-Мишель Аликс. Генерал Бонапарт. Гравюра с оригинала Андреа Аппиани. 1798
7. В 1795 г. члены Конвента были практически навязаны народу законом. Но уже во время первых свободных выборов 1797 г. все они – или почти все – потерпели поражение. Франция избрала своими представителями «людей честных», враждебно настроенных к Директории, и даже роялистов. На этих выборах важную роль сыграл вопрос религии: «Будут ли открыты церкви?.. Зазвучат ли вновь колокола?..» Католицизм и мир становились основными темами в большинстве советов. Остававшиеся в правительстве якобинцы не хотели мира. Он приблизил бы момент неизбежного отчета за содеянное. Все те, кто требовал войны до победного конца, утверждали, что Англия в случае перемирия никогда не позволит Франции оставить за собой левый берег Рейна и завоеванную Италию. Они выступали против «группы раздора сторонников прежних границ» и инициировали в армии протесты против врагов республики. Бонапарт, который еще поддерживал Директорию, послал к ним Ожеро, напористого генерала, который подчинил и укротил новую ассамблею. Бартелеми и другие изгнанники были отправлены в железных клетках в Гайану, где многие из них погибли. Таков был государственный переворот фрюктидора (сентябрь 1797 г.). Все, что оставалось во Франции мужественного и честного, вновь вынуждено было уйти в подполье. Партия войны победила.
