С 1874 г. агенты Морского министерства (впоследствии — военно-морские агенты) назначаются в Германию. Первым агентом Морского министерства в этой стране стал капитан-лейтенант Н.А. Невахович
[122]. Любопытно, что создание нового морского агентства инициировалось не руководством Морского министерства, а владевшим ситуацией офицером. Так, 4 марта 1873 г. Невахович представил директору канцелярии Морского министерства тайному советнику К.Л. Манну записку об усилении морских сил Германии, в которой указал на необходимость иметь российского морского агента в Германии, Голландии и Дании. 7 января 1874 г. последовало «высочайшее разрешение» на командирование капитан-лейтенанта Неваховича в Берлин. Официально же Невахович был признан агентом Морского министерства в Германии (он же и для Голландии) «с высочайшего разрешения» от 6 июля 1876 г., после чего занимал этот пост в течение семи лет. В распоряжении капитана 2-го ранга Неваховича некоторое время находился мичман Г.А. Сакс, замененный в начале 1880 г. лейтенантом Е.Д. Рончевским. Именно в этот период в Морском министерстве пришли к пониманию о необходимости иметь за границей квалифицированного минного офицера доя сбора сведений о новейших усовершенствованиях в данной области. В этой связи и был избран лейтенант К.Д. Рончевский, имевший хорошие знания, большой опыт и владевший немецким языком, для направления в командировку в Германию, где минное дело на тот момент получило значительное развитие (Емелин А.Ю. Указ. соч. С. 40–41,52).
Совершенно отличная ситуация с агентами Морского министерства складовалась на Дальнем Востоке. Заключение Путятиным в 1855 г. Симодского договора, открывало, в том числе для русских судов три японских порта, причем в два из них — Хакодатэ и Нагасаки — Россия получала право назначать своих консулов. Во время своего визита Путятин вынес убеждение о большом интересе японцев к морскому делу: «Они желают перенимать все полезные знания и искусства от образованных пародов и часто обращаются с просьбой научить их предметам, относящимся до мореплавания и военного искусства» (Петров В. Военно-морские агенты в Японии (1858–1917) // Знакомьтесь — Япония. 1998. № 19. С. 52).
На основании рапорта Путятина генерал-адмиралу великому князю Константину Николаевичу правительство решило включить морского офицера в первый состав российского консульства, отправившегося в Японию, в Хакодатэ — морской порт, куда по Симодскому договору могли заходить русские торговые корабли. Выбор пал на лейтенанта П.Н. Назимова. Официально по сравнению со своими коллегами в Европе он не именовался агентом Морского министерства. Согласно Инструкции директора Инспекторского департамента Морского министерства контр-адмирала Н.К. Краббе, датированной февралем 1858 г., «состоящему при российском консульстве в Хакодатэ» лейтенанту Н.П. Назимову прсдписыва-лось:
«1. Находиться в совершенной подчиненности нашего консула и исполнять его предписания.
2. Стараться изучить японский язык и, с одной стороны, сообщать японцам полезные сведения в астрономии, мореходстве и по искусству кораблестроения и корабельной механике, а, с другой, — собирать и доставлять нашему Морскому министерству сведения о Японии…» (Российский государственный архив Военно־морского флота. Ф. 283. Оп. 3. Д. 316. Л. 39). Первые же донесения Назимова показали, насколько в Петербурге были далеки от понимания ситуации в Японии. «Хакодатэ… есть ничто иное, как большая деревня, где никаких сведений собрать нельзя». Возможностей же совершать поездки в другие города и местности Японии почти не представлялось.
Что касается жителей Хакодатэ, то они опровергли наблюдения Путятина, не проявив никакого желания обучаться морскому делу. Остается загадкой, как Назимов завлекал японцев на обучение морскому делу. Очевидно, подобное начинание должно было предусматривать формирование соответствовавших японских структур, которым была бы поручена организация обучения военно-морскому делу, выделение соответствовавшего контингента обучаемых и, наконец, финансирование этого начинания. Чего, как выяснилось, сделано не было. А может быть, и не предусматривалось изначально? Одним словом, Назимов должен был действовать по своему разумению. В итоге наиболее значительным из всех дел, совершенных Назимовым, стала постройка дома для консульства. В 1860 г., получив новое назначение, Назимов вернулся в Россию. Несколько его сообщений (очень кратких), помещенных в «Морском сборнике», служили в морской среде одним из немногих источников знакомства с Японией.
В 1861 г. на место Назимова приехал лейтенант П.М. Костерев, пробывший в Японии более длительный срок. Но и его усилия не увенчались особым успехом. Подобно своему предшественнику, лейтенант овладел основами разговорного японского языка, но иероглифы оказались для него непреодолимым препятствием. Правда, несколько японцев все же стали его учениками, но, как вскоре выяснилось, это были младшие сыновья чиновников, не имевшие шансов унаследовать должности своих отцов. В обучении морским наукам они видели всего лишь способ продвижения по социальной лестнице. Как следствие, отмечал лейтенант Костерев, при переходе к относительно сложным предметам «рвение их начинает охлаждаться, они начинают манкировать уроками и, наконец, совсем сокращаются…». Поэтому Костерев предложил перенести свое местопребывание в Нагасаки — крупный порт, где японцев связывали с русскими значительные торговые интересы. Ему принадлежат, кроме того, курьезные заметки о пользе развития русско-японских контактов: «…в нравственном и ученом отношении трудно чем-нибудь позаимствоваться у японцев, разве только в столярном мастерстве…».
