Нет, все правильно, они готовились, репетировали, мечтали о славе (каждый по-своему)… Но… никто ж не думал! Надо отдать им должное — внешне все держались неплохо. Внутри царили, да простится мне такая банальность, разброд и шатание. Происходили события, на которые никто не знал, как реагировать. И все было вызовом типа: «ну, хотели быть крутыми? — теперь вы крутые! — ну? — что дальше?»…
Встал вопрос: «Крутые — это как?». Ответ не знал никто. По всем раскладам выходило, что они, уже определенно ставшие звездами, должны бы стать какими-то совсем другими, а на поверку выходило, что они все те же, что и были. Что вносило в музыкантские души разлад страшный. Какова должна быть «крутизна звездная» никто не знал, приходилось искать пути какие-то знакомые, из прошлого, и удивительным образом на вчерашних мальчишек наваливалась «крутизна из подворотни», детский идеал. Они вдруг всем скопом стали хамить (за исключением Ильи — он и без всякой звездности хамил постоянно). Признаюсь, меня это ошарашивало. Еще вчера замечательные парни, с которыми три декалитра выпито, и вдруг…
Но это бы ладно, да и быстро прошло. Однако были другие проявления всей этой неожиданности, более серьезные по последствиям.
Концертный состав группы Егора Белкина. Казань, 1987 год
То был состав, который до сих пор именуют «золотым», но никто не знает, откуда взялось это наименование. С чего это он такой золотой? И самое интересное, что связано с этим составом, это скорость, с которой им самим происходящее разонравилось. Ракета только взлетела, но уже шли разговоры о том, что все плохо, что все надо менять, что «надоело»… Об этом говорили часто и страстно. Им не нравилось играть и не нравилось, как они играют. К публике относились почти с презрением. Друг к другу — еще хуже. Плелись какие-то интриги, устраивались заговоры, хотя интриги были мелкие, заговоры рассыпались сами собой сразу же после сговора о заговоре. Разумеется, Илья, скандалист и интриган по призванию, во всем этом с жаром участвовал.
Забавно, но большая часть всех этих интрижек сводилась к тому, что «золотой состав» нужно немедленно распустить, а потом собрать новый, который будет лучше золотого. Не знаю, какой они хотели. Платиновый? Бриллиантовый? Знаю, что золотой им ужасно не нравился. А это 88-й год, постоянные разъезды, стадионы, огромные залы, гостиницы, неустроенность…
Тут произошла историйка, на которую вряд ли кто обратил внимание. Кроме Кормильцева, разумеется. Играли с какой-то финской группой — скорее всего, это был «Гидиапс», но могу ошибаться. Помню, что финны. Ну, типа, «западники», настоящие рокеры… Приехали эти рокеры, вышли на сцену и перепугались. Зал был какой-то (по нашим представлениям) не шибко и большой — тысячи на три народу, но финские ребята до того играли только в клубах. Оказалось, за свою карьеру они ни разу не выступали перед публикой в количестве более двухсот человек. Ни-ког-да. И ребята натурально пытались смыться с выступления. На которое билеты проданы. Илья, разумеется, участвовал в их увещевании, с ухмылкой рассказывал потом, что финны посчитали наутилусов очень даже суперзвездами, коль скоро ребята так спокойно осваивают такие огромные по финским понятиям залы… Где-то даже позавидовали…
Но наусы сами себе совсем не завидовали. И даже наоборот. Было полное ощущение, что ребята сели на какую-то не ту ракету. Они были всем недовольны. И когда Слава сделал то, к чему его последний год всячески склоняли — разогнал состав, они были тоже недовольны. Я не зубоскалю — их было жалко. Их ракета взорвалась.
25
Часто приходилось слышать, что у Кормильцева «взрывной характер». Добавлю: у него и привычки были взрывные. Точнее, взрыво-технические. Илья был бомбист-любитель. Впрочем, как многие химики. Чаще всего уже в младших классах люди, пристрастные к этой науке, начинают делать взрывные устройства, а в старших завязывают. Илья не завязал.
Жил он в то время в переулочке без названия, который выходил на Саперов; там, на задах 1-й Городской больницы, стояла заброшенная трансформаторная будка — такой сталинский ампир, высоченная, с громадным проемом от давно утраченных ворот. И когда мы отправлялись куда-нибудь из его дома, Илья часто отбегал к этой будке, заглядывал внутрь, нет ли кого внутри, после чего бросал туда нечто, которое сам именовал «la bomba», затем быстро возвращался, и мы шли дальше. Сзади раздавался… иногда хлопок — Илья комментировал: «Мало». Иногда — сильный хлопок, Кормильцев кивал удовлетворенно и молча шел дальше. Порой — натуральный взрыв, тогда он кривился и говорил: «Много»…
Занялся он изготовлением «ля бомб» в школе и вынужденно — его очень не любила местная шпана, а рос он на улице Щорса, куда посторонним в семидесятые лучше было совсем не заходить, но и местным жилось трудно. Особенно щуплым юнцам интеллигентского происхождения. Таким, как Илья. Доставалось ему и его друзьям, таким же интелям, изрядно, и Илья разработал первую свою «шариковую бомбу». Шарик от пинг-понга начинялся взрывчатой смесью, и в случае «наскока» швырялся в местных хулиганов. Оборонялись таким образом он сам и вся его компания, пока шпана ни выяснила, кто эти бомбы делает, и Илью даже притащили на разборку, где он с перепугу пытался взорвать местного «авторитета» — щуплого, прокуренного юнца, который там «шишку держал». Больше Илью шпана не трогала.
Это им самим описано в рассказе «Шариковая бомба и сержант Оол-Доржав». Первая половина рассказа скрупулезно автобиографична. В цикле рассказов, написанном им в конце восьмидесятых, есть еще один автобиографический — «Взятие Рейхстага штурмовой бригадой молочных тележек». Но что там было на самом деле, я не знаю: Илья однажды начал рассказывать, но сбился, помрачнел и смолк. Больше не поминал эту историю никогда. Не знаю, в чем дело…
Рассказы он начал писать на стыке 88-го и 89-го, как раз после исчезновения «золотого состава». Он тогда много чего начал. Написал пару пьес. Сел за перевод «Маятника Фуко» Умберто Эко. Ему страшно нравился роман, он мечтал его перевести и перевел огромный кусок — первую часть. Тогда же включился в издание журнала «МиКС» — «Мы и Культура Сегодня». Хороший был журнал. Особенно в то время… Тогда же сошелся со странным человеком, Антоном Баковым. Баков — личность весьма противоречивая, но он прирожденный авантюрист, чем Илюше страшно нравился. Не знаю деталей авантюры по созданию Мансийской республики, но Илья в ней участвовал с упоением. Рассказывал, что они даже гимн написали для этой республики, которой, разумеется, так и не дано было состояться. До сих пор интересно, Кормильцев писал слова этого гимна? Или кто?.. И что представлял собою этот гимн?.. Но сам Илья от этой истории был в восторге.
Он даже пытался стать телезвездой. Они с Шурой Перцевым вели чрезвычайно странное шоу на местном телевидении. Помню фрагмент, когда эти двое, как теперь бы сказали, «троллили» стул. Натурально. Перед камерой стоял стул (может быть, полукресло), вокруг него… не ползали, а как-то странно извивались будущий издатель и переводчик Кормильцев и будущий декан философского факультета Перцев. Оба довольно упитанные, оба явные умницы, они вились вокруг несчастного стула, произнося какие-то мантры сомнительной сакральности. Чего они от этого стула добивались, я так и не понял, но впечатление было изрядное. Равно как и бессмысленное, впрочем.
