25 сентября
Здравствуй, мое сокровище. Сегодня фельдъегерь возьмет письмо позднее, и я могу еще немного написать. Это может быть последнее письмо, если Фредерикс прав, говоря, что ты возвращаешься завтра. Но мне кажется, что этого не будет, так как ты, наверное, захочешь посмотреть гусар, улан, артиллерию и другие войска, отдыхающие в Вильне. Сегодня ночью было два градуса мороза, теперь опять яркое солнце. Мы будем в 11 в госпитале. Я все не могу принимать лекарство. Это очень неприятно, так как у меня каждый день болит голова, хотя и не очень сильно, и я чувствую свое сердце, хотя оно не расширено. Но все же я сегодня не должна утомляться. Я по-настоящему не дышала свежим воздухом с тех пор, как ты уехал. Сергею немного лучше. Княгиня Орлова тоже чувствует себя совсем хорошо, она только слаба. Беби спал и чувствует себя хорошо. Продолжают говорить об этом имении в Балтийских провинциях, где есть отмеченное белым место и на озере находился гидроплан. Наши офицеры, переодетые в штатское, видели его. Туда никому не позволяют пройти. Я бы хотела, чтобы об этом произвели серьезное расследование. Везде так много шпионов, что, может быть, это и правда. Но это очень грустно, так как все же много лояльных подданных в балтийских провинциях. Эта злосчастная война, когда же она кончится! Я уверена, что William
[215] должен временами переживать ужасные минуты отчаяния, когда он сознает, что это он и особенно его антирусская клика начали войну и тащат его страну к гибели. Все эти маленькие государства годами будут продолжать страдать от последствий. Мое сердце обливается кровью, когда я думаю, какие употребляли усилия Папа и Эрни, чтобы поднять нашу маленькую страну до ее теперешнего состояния, цветущего во всех отношениях. С Божьей помощью здесь все пойдет хорошо и кончится со славой. Война подняла дух, очистила много застоявшихся умов, объединила чувства. Это «здоровая война» в моральном смысле. Одного бы только я хотела, чтобы наши войска вели себя примерно во всех отношениях, не грабили бы и не разбойничали, пусть эти гадости творят только прусские войска. Они деморализуют, и потом теряешь настоящий контроль над людьми. Они дерутся для личной выгоды, а не для славы своей родины, когда они достигают уровня разбойников на большой дороге. Нет основания следовать дурным примерам. Тыл, обозы – проклятие. В этом случае все говорят о них с отчаянием. Нет никого, чтобы держать их в руках. Во всем всегда есть уродливые и красивые стороны, то же самое и здесь.
Такая война должна была бы очищать душу, а не осквернять ее, не правда ли? В некоторых полках очень строги, я это знаю. Там стараются поддерживать порядок, но слово сверху не повредило бы. Это моя собственная мысль, душка, так как я хотела бы, чтобы имя наших русских войск вспоминалось впоследствии во всех странах со страхом и уважением, и с восхищением. Здесь люди не всегда проникаются мыслью, что чужая собственность священна и неприкосновенна. Победа не означает грабежа. Пусть священники в полках скажут об этом слово.
Ну вот я пристаю к тебе с вещами, которые меня не касаются, но я это делаю из любви к твоим солдатам и к их репутации.
Милое сокровище, я должна кончать и вставать. Все мои молитвы и нежнейшие мысли следуют за тобой. Пусть Бог даст тебе мужество и силу, и терпение. Веры у тебя больше, чем когда-либо, и это то, что тебя поддерживает. Да, молитва и непосредственная вера в милосердие Бога одни дают силу все переносить. И наш Друг помогает тебе нести твой тяжелый крест и большую ответственность. Все будет хорошо, так как право на нашей стороне. Благословляю тебя, целую твое дорогое лицо, милую шейку и дорогие любимые ручки со всею горячностью большого любящего сердца. Какая радость, что ты скоро возвращаешься.
Твоя собственная старая женка.
8.
Царское Село, 20 октября 1914 г.
Мой любимый из любимых,
Опять приближается час разлуки, и сердце болит от горя. Но я рада за тебя, что ты уедешь и увидишь другую обстановку, и почувствуешь себя ближе к войскам. Я надеюсь, что тебе удастся этот раз увидеть побольше. Мы будем с нетерпением ждать твоих телеграмм. Когда я отвечаю в Ставку, я чувствую робость, потому что уверена, что масса офицеров читает мои телеграммы. Тогда нельзя писать так горячо, как бы хотелось. Что Н.П. с тобой в этот раз – для меня утешение. Ты почувствуешь себя менее одиноким. И он – часть всех нас. И ты с ним одинаково понимаешь очень много вещей и одинаково на многое смотришь, а он бесконечно благодарен и радуется, что может с тобой отправиться, так как он чувствует себя таким бесполезным в городе, когда все его товарищи на фронте. Слава Богу, что ты можешь уехать, чувствуя себя совершенно спокойным насчет дорогого Беби. Если бы что-нибудь случилось, я буду писать «ручка», все в уменьшительном, тогда ты будешь знать, что я пишу все про Агунюшку. Ах, как тебя будет мне недоставать. Я уже чувствую такое уныние в эти дни, и на сердце так тяжело. Это стыдно, так как сотни радуются, что скоро увидят тебя, но когда так любишь, как я, нельзя не тосковать по своем сокровище. Завтра двадцать лет, что ты царствуешь и что я стала православной. Как годы пробежали, как много мы вместе пережили! Прости, что я пишу карандашом, но я на диване, а ты еще исповедуешься. Еще раз прости свое солнышко, если она чем-нибудь тебя огорчила или причинила тебе неприятность, поверь, что никогда это не было умышленно. Слава Богу, мы завтра вместе примем святое причастие, это даст нам силу и покой. Пусть Бог даст нам успех на суше и на море и благословит наш флот. Ах, любовь моя, если ты хочешь, чтобы я с тобой побыла, пошли за мной и Ольгой, и Татьяной. Мы как-то так мало видим друг друга, а есть так много, о чем хотелось бы поговорить и расспросить, а к ночи мы так устаем, а к утру мы торопимся. Я кончу это письмо утром.
Как было очаровательно вместе пойти в этот день к святому причащению, и это яркое солнце, пусть оно сопутствует тебе во всех смыслах. Мои молитвы и мысли, и нежнейшая моя любовь сопровождают тебя на всем пути. Дорогая любовь моя, Бог да благословит и охранит тебя, и пусть Святая Дева защитит тебя от всякого зла. Мои нежнейшие благословения. Без конца целую и прижимаю тебя к сердцу с безграничной любовью и нежностью. Навсегда, мой Ники, твоя собственная маленькая женка.
Я переписываю телеграмму Гр.
[216] тебе на память.
«После принятия Св. Тайн из чаши умоляя Христа, вкушая от Его плоти и крови, было духовное видение небесной прекрасной радости. Сделай, чтобы небесная сила была с тобой на пути, чтобы ангелы были в рядах наших воинов для спасения наших мужественных героев с радостью и победой».
Благословляю тебя.
Люблю тебя.
Тоскую по тебе.
9.
Царское Село, 21 октября 1914 г.
Дорогой мой, любимый,
Было такой неожиданной радостью получить твою телеграмму. Благодарю тебя за нее от всего сердца. Это хорошо, что ты и Н.П. прокатились на одну из этих маленьких станций: тебя это, должно быть, освежило. Мне было так грустно, когда я видела твою одинокую фигуру, стоящую в дверях вагона. Казалось так неестественно, что ты один уезжаешь. Все здесь так странно без тебя, ты наш центр, наше солнце. Я подавила свои слезы и поспешила в госпиталь, и работала усиленно в течение двух часов. Очень тяжкие раны. В первый раз я выбрила у солдата ногу возле и кругом раны. Я сегодня работала совсем одна без сестры или доктора, только княжна пришла посмотреть каждого из раненых и посмотреть, в чем дело, и я просила ее сказать мне, правильно ли то, что я хотела сделать. Надоедливая м-ль Анненкова дала мне вещи, которые я просила. Потом мы вернулись в наш маленький госпиталь и сидели в разных комнатах с офицерами. Оттуда мы отправились посмотреть маленький пещерный храм под дворцовым госпиталем
[217]. Во времена Екатерины там была церковь. Это соорудили в память 300-летняго юбилея. Вышло очаровательно. Все выбрано Вильчковским, чистейший древневизантийский стиль, абсолютно правильно. Ты должен это увидеть. Освящение храма будет в воскресенье в 10 часов, и мы поведем туда наших офицеров и солдат, которые могут двигаться. Там есть доски с именами раненых, умерших во всех наших госпиталях в Ц(арском) С(еле), а также офицеров, получивших Георгиевские кресты или золотое оружие. После чаю мы отправились в госпиталь М. и А.
[218] У них несколько очень тяжело раненых. Наверху находится четыре офицера в очень уютных комнатах. Потом я принимала трех офицеров, возвращающихся в д(ействующую) армию. Один лежал в нашем госпитале, а два других в моей краснокрестной общине здесь. Потом я отдыхала. Беби молился здесь внизу, так как я слишком устала, чтобы подняться. Теперь Ольга и Татьяна – в Ольгинском комитете. До этого Татьяна принимала Нейдгардта одна в течение получаса с его докладом. Это так хорошо для девочек: они учатся самостоятельности, и они разовьются гораздо больше, раз им приходится самостоятельно думать и говорить без моей постоянной помощи. Я жажду известий с Черного моря. Дай Бог, чтобы наш флот имел успех. Я предполагаю, что они не дают сведений для того, чтобы неприятель не мог узнать их местонахождения посредством беспроволочного телеграфа.
