И еще, можно ли перестраивать все сразу, если не желаешь перетекания реформ в разрушительную революцию? Ответ очевиден. Поэтому одновременно можно и необходимо было: в экономике — допустить частную собственность в сфере торговли, услуг, на основе коллективного хозяйственного владения (возврат к русской правовой традиции XV века — «Продаю не землю государеву, а свое владение»); постепенно создавать народные производственные предприятия, оставив государству не более 30 процентов в стратегических отраслях, а колхозы реорганизовать в действительные сельхозкооперативы; в политике — ввести через чистку КПСС и стимулирование ее раскола для формирования многопартийности с сохранением ведущей роли КПСС, как партии трудящихся на основе закона и квотировании минимума мандатов в парламент для остальных партий, преодолевших избирательный барьер; в идеологии — то, что сказано выше. Все, этим внутренняя перестройка и должна была ограничиться.
Во внешней политике вполне без рисков было допустимо продолжение поэтапного взаимного разоружения до уровня разумной достаточности и укрепление режима нераспространения ядерного оружия. И никакого наступления. Даже мирного.
Но такого реального плана от чего отказываться и к чему двигаться, мы у перестройки не обнаруживаем. Как выясняется, не было понимания и в том, какими способами двигаться вперед. И все же, попробуем и в этом определиться. В том числе с использованием своего исторического опыта.
«Горе человеку и народу, который будет всегдашним учеником!». Так в начале XIX века предостерегал нас от постоянного ученичества выдающийся соотечественник Николай Карамзин. Сто лет не решались мы выйти вперед своих всегдашних европейских учителей. Петр все копировал. Даже столицу создавал по подобию Амстердама. И Александр II и Николай II проводили реформы догоняющего типа. Но в 1917 году мы рванули так, что весь мир потрясли и сами чуть не захлебнулись в межсословном кровавом потоке. А к 40-м годам по уровню образованности и промышленного развития даже обошли Европу и сравнялись с Америкой. Второй рывок предприняли в 50–60-х годах. И снова успех в космосе, ядерной энергетике и вооружении. Эти два примера опережающих реформ согревают наши души до сей поры. Однако великий и трагический эксперимент по созданию общества всеобщего равенства и братства, основанного не на частной, а на общей собственности, провалился. И воспринимается это большинством народа как национальная трагедия. Видимо спешить надо медленно. Однако важно не упускать из виду и другую сторону медали.
Многие считают, что социализм советского образца, как таковой, изначально был обречен на неудачу. Но при этом не учитывается того, что создавался он не в лаборатории, а в яростном противоборстве с системой отечественного и международного капитала, которая боролась и будет бороться в будущем против любых попыток, хотя бы ограничить неестественное состояние безумного разрыва между большинством людей, еле существующим на доход от труда, и меньшинством — жирующим на доходы от капитала. Были у революционеров и ошибки. Атака на капитал была слишком кавалеристской. Они замахнулись не на постепенное, а на одноразовое и полное уничтожение привилегий помещиков и капиталистов. Жизнь показала, что такую пропасть не перепрыгнешь даже на коне. Надо было пусть и под огнем противника строить мост. Не смогли. В очередной раз капитал победил труд. Но победа эта пиррова. Уже до середины XXI столетия с учетом урока, полученного сторонниками социализма в XX столетии, он возвратится в обновленном виде и надолго. Мы забываем, что капитализм был не всегда. Вообще существует он 300 лет. Российскому, в совокупности (до и после) около ста. Теперь повсюду наступил переход к социализму (даже в США, и Обама тому предвестник) которому уготовано большее будущее. И тогда бедствия народов СССР, связанные с революцией и ее последствиями, окажутся не напрасными. Но мы придем к нему последними, потому что наш капитализм получил второе дыхание. Хотя начали первыми. Так бывает.
В современных дискуссиях о путях развития России вспоминают обычно и прошлые модернизации. Первую — петровскую. Вторую — сталинскую. Третью — горбачевскую. Их, конечно, было больше (очень важны и поучительны, например, реформы императора Александра II, столыпинская, хрущевская и косыгинская), но чаще обращаются к опыту этих трех. Они самые масштабные и даже трагические.
Призывая нас к активному участию в современной модернизации, ее инициаторы заверяют, что эта не будет силовой как петровская или сталинская. Понятно, кому хочется получить кличку тирана. Говоря иначе, насилие как главенствующий инструмент развития на этот раз предполагается исключить. Если мы правильно понимаем, господствующий на протяжении веков силовой вектор в российской жизни будет отброшен навсегда. Однако не кроется ли в таких обещаниях неразрешимое противоречие? Ведь, как и в прошлом, лозунг о модернизации прозвучал из высших эшелонов государственной власти. Таким образом, модернизация не вырастает из недр политической и экономической жизни, а снова навязывается обществу сверху. Причем тут же заявлено, что ее ждет отчаянное сопротивление коррумпированной бюрократии: «нам будут мешать». Тогда как же без насилия? Разве не известно, что у государства насилие — и есть главный инструмент. Без страха, как говорится, нет и законов. Даже родителей из страха уважают больше. Нет ли здесь иллюзий? Раскачать худо-бедно стабильную ситуацию раскачаем, а воспользуются неизбежным вслед за этим ослаблением власти и порядка, опять более ловкие, а то и просто узурпаторы. Неужели опять своими руками вырастим новых олигархов? С прежними не до конца управились. А если нью-ельцин со нью-бурбулисом, как черти из табакерки, выпрыгнут? Глядишь, и Россию распустят. Как развалили СССР.
И без развития нельзя. Так как же быть? Двигаться надо. Но неплохо бы для начала заглянуть в святцы, то есть в опыт прошлых модернизаций и попытаться извлечь главные уроки, вытекающие из этого опыта.
Обозначать понятием модернизация более уместно процесс технический или художественный, чем деятельность по усовершенствованию политического режима, государственного механизма или экономических отношений. Однако иногда приходиться слышать и употреблять такие понятия, которые требуют разъяснений. Особенно, когда пропаганда их просто навязывает, да еще в странном словосочетании «модернизация консервативная», из которого ничего конкретного, кроме звука, не воспринимается. Ибо это есть такой же абсурд как если бы сказать «круглый четырехугольник». Или как ситуация, при которой водитель одновременно жмет на педали газа и тормоза. Двусмысленность или точнее бессмысленность такого словосочетания это подобие блуждающих огней, идти за которыми бесполезно.
Термин «перестройка» в контексте государственных преобразований тоже звучал для многих странно и не совсем понятно. Что перестраивать? Как перестраивать? Возможно, ее инициатор Горбачев потому и утратил контроль за событиями, пока три года разъяснял, что это такое. Так что первый урок очевиден. Следует помнить старую как мир истину о том, что вначале было Слово и все есть Слово, употреблять которое надлежит крайне осторожно и умело. Другими словами скажем, что нет такого абсурда, которого нельзя было бы найти в идеях большинства реформаторов.
Не попахивает ли модернизация перестройкой. Уж больно широка задача. Помните, у Петра Великого как-то конкретнее: построить столько кораблей, городов. У Сталина тоже все мерилось электростанциями, заводами, тракторами, комбайнами. Кажется, не мешало бы сузить. Например, за два года уменьшить число бедных на 25 миллионов за счет налога на сверхдоходы. Мултимиллионеры — депутаты Государственной думы, конечно будут против закона о таком налоге. Потребовать открытого поименного голосования. Тогда и увидим, кто мешает. Это урок номер два: противников модернизации надо знать в лицо. Будем надеяться, что современную модернизацию ждет более счастливая судьба, чем петровскую, сталинскую и тем более горбачевскую. Да и обозначать ее лучше простым и понятным словом Реформа.
