К изумлению встречавших советских и французских официальных лиц, Раиса и Михаил вышли из самолета рядом, держась за руки. Такими советских лидеров мир еще не видел. Горбачев не удержался и здесь же в аэропорту Орли, еще до фактического начала визита, закатил речь о том, что СССР и Франция вступают в новый период тесного партнерства, дружбы и сотрудничества. Ничего подобного в подготовленном и согласованном с французами заявлении не было, и посол Воронцов со страхом начал думать о провале визита. В дипломатии такие экспромты не допускались. Но Горбачеву явно не терпелось заявить о себе. Тем более что он о таких тонкостях думать не привык. Пренебрежение к протоколу и неписаным обычаям в межгосударственной политике, еще не раз подведет его в будущем. Это произойдет вскоре в Женеве, а потом и в Рейкьявике на встречах с Рейганом.
Политическое положение в стране было напряженным. Франция готовилась к парламентским выборам, и победу на них вполне могли одержать правые во главе с Жаком Шираком. В этом случае впервые за послевоенное время правый парламент противостоял бы главе государства — социалисту. Так оно через три месяца и случилось. Миттеран это предвидел, но повлиять на исход выборов уже не мог. Поэтому встречал он чету Горбачевых в Елисейском дворце еще более сдержанный и суровый, чем обычно. Ему вообще неведомы были такие чувства, как теплота и душевность.
Увидев это, Раиса не удержалась и попыталась придать началу визита большей искренности. В удобный, как ей показалось, момент она решилась на первый комплимент и сказала жене президента Даниель, что «как, наверное, приятно жить в таком доме». За жену и в своем стиле ответил Франсуа: «Елисейский дворец — это мой кабинет. А квартира на улице Бьеф — мой дом». После краткого официального приема, чтобы сгладить некоторую неловкость от не очень любезного ответа мужа, Даниель устроила еще и небольшой обед специально для Раисы. Первые леди двух стран угощались нежнейшей закуской из морских гребешков, рагу из ломтиков пулярки с раками, заливным из свежих овощей, сыром и мороженым с каштанами на десерт. Французская кухня оказалась лучшим, чем все политесы, средством для сближения. Отношения устроились. Подтвердилась старая, как мир, истина о том, что «На небесах — все, как у простых грешных. Только жемчуга покрупней».
В это время состоялась первая беседа Франсуа и Михаила один на один. Энергично, временами с какой-то непонятной страстью, советский лидер стал перечислять недостатки советской системы и убеждать лидера французов в необходимости перестройки в СССР и нового политического мышления для всего мира: «Пришла пора покончить с взглядами на внешнюю политику с имперских позиций. Можно на время подавить, заставить, подкупить, сломать, взорвать. Но… с точки зрения долгосрочной политики, крупной, большой политики, никому не удастся подчинить других. В скором времени мы предпримем серьезное сокращение обычных вооружений в Европе. Эти шаги продиктованы конструктивным духом доброй воли. И не имеют под собой никакой политической подоплеки. Только прошу эту информацию не разглашать, так как я еще об этих планах не информировал своих союзников в Восточной Европе». Опытный и осторожный политический боец Миттеран воспринимал его слова без особого доверия. Было не совсем понятно, с какой целью это делается. В чем здесь подвох. Неужели нужно приезжать в другую страну для того, чтобы провозглашать гнилые пацифистские идеи и в пух и прах разнести порядки страны, которую ты возглавляешь. И только к концу беседы пришло осознание того, что перед ним политик-новичок, который таким сомнительным способом открывает для себя дверь в мир международной политики. Что это не политический соперник, а скорее стихийный социалист и поэтому возможный партнер. Но открываться Миттеран не стал. Только высказал сдержанное желание продолжать контакты. Чтобы лучше понять друг друга.
Во время традиционной вечерней прогулки по парку дворца Раиса поделилась с мужем впечатлениями об обеде с женой президента, напомнила Михаилу об их давнем приезде в Париж туристами, когда им еле хватило денег, чтобы рассчитаться за легкий ужин в скромном кафе на Авеню Клебер.
— Сегодня мне удалось выкроить часок и заглянуть в это кафе. Я пила кофе и говорила с простыми француженками. Они в восторге от советского лидера. Передавали тебе приветы.
— Повезло, а я все с мужиками разговоры разговариваю. В другой раз пойду с тобой.
— Сегодня местная охранница с красивым именем Изабель меня пожалела. И знаешь, за что?
— Наверно из-за насыщенности программы?
— Нет, за то, что, по ее мнению, я слишком открыта в общении и за все переживаю. На мой вопрос, что же делать, она пожала плечами и потом сказала, что сама такая.
— Изабель права. Ты все принимаешь близко к сердцу.
Потом Раиса спросила, как ему с президентом. Михаил обозвал Миттерана сухарем, но пообещал, что до конца визита он его расшевелит: «Ты же знаешь, нервы у меня крепкие. Напора тоже хватит».
На другой день Раиса встретилась с Ив-Сен Лораном и Пьером Карденом, где получила комплименты за свой жемчужно-серый костюм и особенно за кофточку с пышным вишнево-бордовым бантом, исполненные, по их мнению, не иначе как Славой Зайцевым. Раиса не стала признаваться, что это работа никому не известной московской портнихи. Потом были строгий Лувр, сказочный Версаль, встреча в обществе французско-советской дружбы и ее первая публичная речь за рубежом. И здесь в Париже, «в центре мира» она смогла сразу показать себя как элегантная, ухоженная, модная и весьма образованная дама. Ее тихий, но отчетливый голос завораживал слушателей. Публике понравились ее манеры и точеная фигура. Она блистала, как будто девушка на первом балу.
Михаил в этот же день выступил в мэрии и Национальном собрании. Это тоже была дань местной моде. В мэрии он опять стал велеречиво говорить о необходимости перестройки не только для СССР, но и для всего мира. Призывал к строительству «общего европейского дома». Потом, к изумлению слушателей и вопреки международной традиции не хулить свою страну за рубежом, долго говорил о недостатках советской системы и своих планах раскрепощения общества. В парламенте пошел еще дальше, объявив о советских инициативах по всеобщему ядерному разоружению к 2000 году. Как руководитель ядерной державы Миттеран не стал особенно реагировать на явный экспромт новичка в мировой политике. Только вежливо пожелал успеха и отметил, что «Если СССР удастся реализовать задуманное, это будет историческим прорывом в будущее».
Заканчивался визит ответным обедом у Горбачева в посольстве СССР. И опять была долгая импровизация Михаила на тему о несовершенстве мира. На это мудрый «Дядюшка», так называли Миттерана его соратники, в ответной речи всего лишь заявил, что «главный итог визита в том, что ваша и наша общая Европа обрела определенный способ общаться». Михаила такой «эффект» от его стараний огорчил. И он шепнул Шеварднадзе: «Мы к ним по-братски, как европейцы, а в ответ получили надменность и высокомерие в виде вашей и нашей Европы». Правда, на итоговой совместной пресс-конференции глав делегаций заверения о будущем тесном сотрудничестве сыпались как из рога изобилия. Большего добиться не удалось. Ни одного конкретного документа, кроме совместного заявления, подписано не было.
