На низменном восточном берегу расположился Сарашен – «Желтый город» – средоточие купеческих складов и приземистых, с плоскими кровлями и крохотными оконцами, караван-сараев, присыпанных желтоватой пылью. В Сарашене селились купцы и располагались базары – Понедельничный, Вторничный, Средний, Четверговый и Воскресный. Велась торговля на Сук Ар-Раких, невольничьем рынке, на Платяном, Ковровом, Арбузном, Рыбном, Мясном. Продавцы просиживали весь день на корточках в Саффах, торговых рядах вдоль улиц, или запирались в будках менялен. Сарашен был тем перекрестком, где сходились пути из Хорезма и Багдада, Булгара и Альдейгьюборга, и начиналось великое торжище.
А посреди реки лежал длинный остров, вытянутый с севера на юг и окруженный широкой глинобитной стеной. От него к обоим берегам протягивался на цепях наплавной мост из бревен. Из-за стены, окаймлявшей остров, поднимались могучие дубы, посвященные богу Тенгре, но даже они не могли скрыть ровный кирпичный куб дворца и высокую башню – Белую Вежу.
– Там живет сам каган, – показал пальцем Турберн. – Он думает сразу за всех хазар, а те слушаются его во всем, как дети – отца. Каган приказывает, а его управитель иша исполняет повеления. Раньше Вениамин в ишах ходил, а нынче сын его, Аарон, на побегушках у кагана...
– Тогда лучше ишой быть, – рассудил Малютка Свен. – Думать не надо.
Варяги посмеялись и принялись облачаться в «парадную форму» – надо же блеснуть перед хазарочками, выдержать марку.
– Большая деревня, – пренебрежительно высказался Пончик, оглядывая проплывающий пейзаж.
– Большой аул, – поправил его Олег.
Лодьи отшвартовались у причалов Сарашена и совершенно затерялись в длиннющем ряду торговых кораблей. Больше всего было арабских завов и хазарских каюков, плоскодонных, четырехвесельных суденышек, годных лишь для плавания по реке.
Кряхтя и разминаясь, варяги полезли на сушу. Видя целое воинство, на берег высыпали арсии, хорезмийские наемники на службе иши, – все в кольчугах и чеканных нагрудниках, в шлемах, с копьями и кривыми мечами. Но варяги вели себя мирно, и арсии успокоились. Зато мигом оживились сборщики податей в длинных халатах и круглых шапочках, с медными чернильницами у поясов. Часто кланяясь, они окружили Клыка, униженно, но настойчиво требуя выплатить десятину.
Князь спорить не стал – не с руки ему ссориться с ишой. А то, чего доброго, в следующий раз и вовсе не пропустит русскую гридь в набег на сарацин. Боевой Клык повернулся к лодьям и махнул рукой. Ярлы и княжич Халег передали приказ дальше, и вот отобранные гридни потащили на берег охапки ширванских шелков – драгметаллами Клык делиться не собирался.
Сборщики еще чаще забились в поклонах и мигом оприходовали выданные ценности.
Теперь варяги были свободны. Следовало набрать припасов в дорогу, распродать добычу, чтобы до дому привезти звонкую монету. Ну и гульнуть как следует.
– Ты куда собрался? – поинтересовался Пончик.
Сухов безразлично пожал плечами:
– Да так, пройдусь...
– А я на базар!
– Один не ходи, пристройся к Свену, а то тут сплошной криминал...
– Ладно! Ну, ты как стиляга местный.
– Топай, топай...
Олег вырядился в кожаные штаны и шелковую рубаху, в сапоги из сафьяна, а сверху, скрывая меч на поясе, накинул плащ-кису. «Первый парень на деревне, – подумал он с иронией, – а в деревне один дом!»
Но то была присказка, а вокруг творилась сказка. Огромная толпа народу шаталась вдоль пристани, тщательно перемешивая знать и чернь. Высшие жрецы в белых мантиях пересекались с желторизными, разрядом пониже. Проститутки в красных кожаных шароварах приставали к купцам-базарганам, ведущим местную торговлю, и клеились к рахдонитам, везущим товар из-за моря. Сафиры-чиновники, прозванные «синеподушечниками» по цвету подушек, на которых они восседали в диване, раскланивались с «красноподушечниками» – амилями, то бишь таможенниками. Женщины-простолюдинки ходили в платьях из цельных четырехугольных кусков, оголявших шею, руки и ноги выше колен, и щелкали деревянными сандалиями, а хазары-хукерчины, коровьи пастухи, кутались в халаты, из-под которых выглядывали штаны-дотаай и сношенные сапоги. Караимы гуляли в таких же халатах, только головы прятали под высокими войлочными или парчовыми шапками тузурке, похожими на кувшины.
Мелькали чекмени торговых гостей из Хорезма и Самарканда и черные одежды христианских священников, простирающих веру истинную в краю хазар и печенегов. Скрипели арбы, кричали ослы и верблюды, мычала толпа ярбигал – рабов с деревянными колодками на шеях. Воины-каткулдукчи важно шествовали, покрикивая в толпу: «Нижит е! (Будем бить палками!)» И толпа смирела на время, а после снова поднимала крик.
– Конгшиу! – бросил Турберн, морща нос. – По-здешнему это значит «вонь», – похвалился он знанием хазарского, исчерпанного на все сто.
– Похоже, – улыбнулся Сухов.
– Ступай, Олег. – Железнобокий хлопнул его по плечу. – Погуляй как следует, а то потом до самого Булгара будет только степь да река, река да степь... Давай!
И они разошлись, как в море корабли.
* * *
Олег вышел к мосту на остров и пошагал по качавшемуся настилу. Надо полагать, мост служил не только для передвижения – он запирал реку, как стены Дербента – Каспийскую дорогу.
Наплавное сооружение состояло из двух частей, соединенных посередине высоким горбатым переходом, аркой приподнятым над рекой, – это был единственный проход для кораблей, идущих на север или следующих на юг, и он был заперт тяжелой цепью. Граница на замке.
Затопав по гулким ступеням, Олег миновал «виадук», опиравшийся о палубы двух барж, и продолжил путь. Ворота в стене, окружавшей остров, были раскрыты – горожанам дозволялось пересекать дворцовую площадь и выходить к мосту, ведущему в Итиль. Тем более что рядом с дворцом кагана возвышались главная церковь и главная мечеть города. И главный иудейский храм, неуклюже копирующий тот, что был выстроен по приказу Соломона. Его плоская крыша была вся утыкана позолоченными гвоздями, дабы птицы небесные не садились и не гадили на святое место.
Перед дверьми храма стоял жрец в желтой ризе, окруженный негустой толпой торговых гостей, по виду – арабов или хорезмийцев, и вдохновенно вещал, похожий на пророка. Олег прислушался. Похоже, что, в самом деле, тут богословскими прениями пахнет.
– Не всем дано войти в храм, – говорил жрец, – а уж в Кодеш ха-Кодешим, святая святых, скрытую завесой парохет, и вовсе нет доступа обычным смертным. Туда является один лишь первосвященник и только раз в году, в Судный день. Он окропляет святилище кровью быка и козла, возжигает благовония в золотых курильницах перед Ковчегом Завета и произносит всуе тетраграммат – сокровенное имя Господа. И все это время он чует Шехину вкруг себя, и ему даже открывается скрытый лик ее...
– Ты нас совсем запутал, – сердито сказал толстый купец. – Какая еще Шехина?
