– Как сказать... – усмехнулся Хурта. – Раньше тот храм посреди города стоял, давным-давно. Старики рассказывают, многие жители с гуннами ушли, и город сошел на нет, один храм остался. А пройти к тому граду непросто, я ж говорю. Он как остров посреди обширных болот – топи страшные кругом, в самом сухом месте грязи по пояс! Чарусы даже зимой не промерзают. Ступишь на такую – вроде как ледок, а шаг сделаешь и ухнешь в мерзлую слякоть! А дорога дотуда одна, и та как след змеиный, и... Слово ты однажды такое сказал, мне понравилось... А-а! «Полоса препятствий»! Вот такая туда дорога – вся из препятствий да ловушек.
– Ямы? – спросил сведущий Фудри.
– Вот как раз ямы там отсутствуют – толку нет копать, любая выемка быстренько жижицей наполнится. Зато самострелы с обеих сторон, бревна-биты... Надеюсь, что жрецы не насторожили ничего. Но все равно, надо нам поберечься...
Бродом перейдя несколько мелких речушек, где черная вода стояла почти недвижимо, отряд минул тихую буковую рощу и двинулся чернолесьем – невысокие холмы поросли мелкими, словно общипанными елочками, росшими вразбивку, не сплачиваясь в лесок. Трава, и та вырастала невысокой, словно на газоне стрижена.
– Следы видишь? – сказал Хурта и показал на вмятины, оставленные лошадьми.
– Вижу, – солидно заметил Олег, – вьючные прошли?
– Они.
– То-то смотрю, отпечатки глубокие, – взбодрился Сухов.
– А вот и стежка-дорожка!
Хурта показал на два громадных дуба, стоявших по сторонам неширокой дороги, поросшей травой, – видать, не часто тут ездили.
– Едем осторожно, – строго предупредил сын Идара, – и глядим по сторонам. Нет, лучше я пехом...
Славин спрыгнул с коня и пошел вперед, не торопясь, все время вглядываясь в траву под ногами, шаря глазами по кустам за обочиной. Ивор все поверх глядел, князь зыркал настороженно, Фудри вертелся в седле. Один лишь Турберн спокойно ехал, не пуская в сердце тревоги.
Первый сюрприз высмотрел Олег.
– Хурта, – позвал он с седла, – ну-ка глянь... В шаге от тебя, слева!
Сын Идара присел на корточки, сунул руку и ощупал туго натянутую веревку, сплетенную из кожаных ремешков.
– Есть такое дело! – удоволенно сказал он.
Взяв копье, он бережно зацепил наконечником веревку, отошел, перехватываясь за древко.
– Берегись! – предупредил он и дернул за конец копья.
Веревка натянулась и вдруг резко ослабла, а из кустов, слева и справа, с гулом вылетели два тяжелых дрота. Мелькнули по-над дорогой и канули в сухой травостой.
– Ничего себе... – пробормотал Олег.
– А ты думал! – хмыкнул Хурта.
Дорога описала крутой поворот и пошла насыпной дамбой меж двух озер, поросших камышом и в два, и в три раза выше человеческого роста. Вода была покрыта ряской, будто грязной зеленой пеной.
– Ага! – каркнул Славин, нашаривая в траве еще одну растяжку. Взяв копье, он попросил: – Вы бы отъехали на пару шагов... Во избежание!
Олег послушно попятил гнедка. Князь своего Драконя развернул боком. Хурта дернул... Вода в обоих озерцах всколыхнулась, и вот, с шумом и плеском поднялись со дна мокрые, грязные столбы в обрывках тины. На концах у обоих были набиты длинные шипы в локоть длиною. С гулом описав дуги, гигантские булавы ударили по дороге, да так, что аж земля сотряслась. Один из столбов не выдержал, изломился посередине, и тяжелый наконечник скатился в озеро, подняв облачко мути.
– Искусники, блин, – хмуро сказал Олег, – отбивную бы сделали из коня!
Князь фыркнул, Фудри хихикнул, Ивор отвернулся, а Турберн обнажил в улыбке ровные желтые зубы.
Дорога снова вошла в поворот и потянулась по сухому участку. Теперь и справа, и слева поднялись кряжистые сосны. Внезапно Хурта рванулся назад, его конь заржал, поскользнулся и упал на передние ноги. Это его и спасло – со стороны сосен, пригибая подлесок, вдруг сорвалось бревно, разворачиваясь и проносясь над дорогой, как исполинская коса, – длинные ржавые зубья дополняли эту аналогию. Бревно просвистело над самой головой ржавшего коня. Описав полукруг, оно врезалось в сосну. Дерево загудело, с веток посыпалась хвоя.
– Блин! – сказал Сухов потрясение – Очуметь!
– Очумеешь, – пообещал Турберн, – если моргать часто станешь!
Следующие двести шагов дорога никаких сюрпризов не припасла, а потом слева нарисовался широченный дуб с ребристой корой, в которой торчало два огромных копья, пущенных из самострела. Одно из копий пришпилило к стволу тело Окула, сына Чагода. Пальцы древлянина были скрючены, а лицо запрокинуто к небу – рот и глаза были одинаково круглыми, словно мертвец не кончал предсмертного крика, так и тянул одну мучительную ноту.
– Ага, одного накололи, – сказал Хурта.
– Часто моргал! – определил Малютка Свен.
За очередным поворотом, там, где над дорогой нависала могучая сосна, изогнутая буквой «Г», Сухов заметил удивительные «качели» – свисая на двух крепких канатах, поперек «полосы препятствий» гуляло сучковатое бревно, подвешенное за оба торца. Видать, Чагод и компания спустили снаряд, но увернулись.
Сучков на бревне хватало, каждый был остр и опален в огне для пущей крепости, а там, где ствол шел гладко, неведомый садюга насверлил дырок, да и повставлял в них заостренные колышки. Махнут такие «качельки» – и коня насадят на острия, и всадника не пожалуют. Но, по всему видать, Чагоду с детками удалось и тут проскочить, не заполучив лишние отверстия в шкурах.
Олег с опаской объехал убийственные «качели», исчерпавшие энергию маха, почти уже замершие, и повел коня шагом. Дорожка выпрямилась и выглядела парковой аллеей, обсаженной дубами. Справа и слева угадывались заросшие травой фундаменты – это была улица брошенного города. Тут Хурта и придержал коня.
– Дальше вы сами, – пробормотал он сокрушенно и засопел, – я туда не могу... Видать, не крепок я в вере...
Хлопнув Хурту по плечу, князь сказал беззаботно:
– Жди нас здесь, мы быстро, – и направил коня вперед.
Дубовая улица-аллея кончилась и вывела варягов к обширной поляне-площади, вытянутой с юга на север и обрамленной могучими деревьями.
За их стволами открывалось культовое здание. Сложенный из огромных дубовых бревен, черно-зеленых от времени и мхов, храм был восьмиугольным в плане. Более того, восьмигранник повторяли конические куполки по всем углам крыши и высокие, сводчатые двери, открытые на все стороны света. За ними виднелся истукан, изображавший Сварога, бога небесного огня, – это был толстяк, грубо вытесанный из пористого камня. Одной рукою идол прижимал к себе секиру, другой – кузнечный молот.
Еще дальше за храмом виднелись приземистые «длинные дома» и огромные валуны, испещренные знаками огня.
Ни одной живой души не было видно, ни звука малого не раздавалось. Так длилось несколько минут, а потом послышалось торжественное пение, и из дверей храма выступили жрецы в подобии тог или хламид, с резными посохами в руках.
