– Я хочу принять крещение.
Женщина вздрогнула и села рывком, отчего ее груди колыхнулись из стороны в сторону.
– Ты серьезно?!
– Разве этим шутят?
– О, Олег! – простонала Елена, накидываясь на возлюбленного, словно желая заласкать его до смерти. – Я самая счастливая из женщин! Правда-правда! А когда?
– Когда я хочу креститься? Да хоть сейчас!
– Пошли!
– Только я хочу, чтобы это было в Святой Софии.
– Милый! Обязательно! Я все устрою! Ступай прямо туда и подожди во дворе. Я договорюсь, и тебя введут в храм!
– Ладно.
Олег быстро оделся, наблюдая за напевавшей «Аленушкой», и вышел, впервые не ощущая сосущее чувство потери, – он верил и знал, что еще вернется сюда. И не раз. И не два...
Кивком попрощавшись с Игнатием, Сухов вышел на улицу, направляя стопы к Великой Константинопольской Церкви, чей купол манил из-за черепичных крыш и острых метелок кипарисов.
– Где ты был, варанг? – прорычал вдруг знакомый голос, и Олег с удивлением узнал магистра Вотаниата.
Евсевий стоял перед ним с перекошенным лицом, а глаза его метали молнии – отверженный ухажер испытывал острый приступ ревности, а больше всего был уязвлен тем, что свой выбор Елена остановила на дикаре из гиперборейских лесов.
– Что ты забыл у Елены Мелиссины?! – взревел он.
– Интересно, – холодно проговорил Олег, – а какое твое собачье дело?
Магистр онемел – он давно уже отвык от подобного обращения.
– Как ты смеешь, варанг... – начал он тянуть сквозь зубы и с размаху ударил Сухова по щеке. Удар прошел мимо, зато варягу все удалось – ребром правой ладони по кадыкастому горлу Евсевия, костяшками левой руки под нос, отчего брызнули и слезы, и кровь, прямой правой в подбородок. Магистр отлетел к решетке парка, раскидывая по ней руки, и завалился, суча ногами, хлюпая носом, тараща глаза.
Олег наклонился над поверженным соперником и проговорил назидательно:
– Теперь до тебя дошло, почему базилевс доверяет прикрывать свою задницу именно варангам?
И пошел себе дальше...
* * *
Во дворе храма Сухов проскучал изрядно, кружа вокруг яшмового бассейна и шугая нищебродов. Мельком он видел Елену, о чем-то беседовавшую со священником, и даже самого патриарха Феофилакта в лиловой длинной мантии, ведомого под руки здоровенными иподьяконами.
И вот пробил час. Тот самый священник, что беседовал с Мелиссиной, в черном облачении и с большим золотым крестом на груди, ласково улыбнулся Олегу и поманил за собой.
Олег стронулся с места и пошел следом, не чуя ног и ощущая себя существом ангелическим, витающим над землею, но не соприкасающимся ни с чем земным.
Священник провел Сухова в крещальню – круглый в плане храмик близ Святой Софии, и подвел к купели – огромной мраморной лохани...
Память Олегова плохо сохранила подробности таинства. Он запомнил высокий голос то ли чтеца, то ли певца, возносивший псалмы, – полупонятные слова разносились под куполом слабым эхо.
Через узкие, часто зарешеченные оконца падали ощутимые лучи, в которых плясала пыль, но полутьму они не разгоняли, и свет крученых свечей, отражающих маслянистый блеск золотых образов, не казался бледным. А с потолка смотрело гигантское лицо Христа – изможденное и недоброе. Святой лик отвергал молящегося надменностью черт, пугал робкого черным безумием отекших лютых глаз. Невозможно было представить, что на своде изображен Спаситель, принесший в мир любовь. Нет, над вами тяжко нависал безжалостный, холодный судия, алкавший жертв и смерти.
Олег покачал головой – живописец ошибся, Иисус никогда не был таким. Наверное, художник не мог себе иначе представить Пантократора, отверзающего двери адовы...
Священник показал руками – раздевайся, и Сухов снял с себя все, полез в купель, полную воды. Его осеняли крестом, рисовали кисточкой крестик на лбу, намазывая елей, заставили трижды окунуться.
Дрожа больше от переживаний, чем от холода, Олег вылез, оделся и обулся и почувствовал на шее теплые руки Елены, застегивающие цепочку нательного крестика, золотого, с перегородчатой эмалью.
– Любимый... – прошелестело слово.
Сухов словно очнулся, воспрял ото сна. Он с удивлением заметил, что не он один был крещен – рядом стояли, склонив головы, человек десять с мокрыми волосами. Высоченный северянин, синеглазый и светловолосый, смиренно стоял рядом со смуглым и курчавым арабом, носатый кавказец шептался с рыжим здоровяком типично британской наружности.
Тут священнослужители запели и повели крещеных в храм Святой Софии.
Смиряя дыхание, Олег вошел под своды самого большого зала на земле. Четыре мощнейших столба стояли свободно, образуя квадрат, перекрытый куполом. Со столба на столб были перекинуты гигантские арки, а основание купола вверху окружал светящийся венец из сорока окон – снопы золотистого сияния как бы отрезали покрытый мозаикой купол, подвешивая его в светоносном воздухе, вознося к небесам.
Гремел хор, попы в золотых одеждах разыгрывали богослужение, уподобляясь библейским героям – лились священные песнопения, сопровождаемые курением ладана и возжиганием свечей. Священники двигались медленно и торжественно, словно разыгрывая мистерию. Да почему – словно? Пение, звучащее под сводами Софии, узоры света на стенах, горение свечей в шести тысячах канделябров из массивного серебра, свисавших с потолка в виде огромных гроздей, сто семь колонн, восстающих из мозаичного пола – все подвигало человека к божественному, воспламеняя в душах мистический жар.
Олег посмотрел на второй ярус, предназначенный для женщин, и сразу нашел Елену. Перевел взгляд на алтарную нишу, где в клубах фимиама и огнях дрожал лик Богоматери с Младенцем. И закрыл глаза. Исполнилось.
* * *
Ближе к вечеру он покинул дом Елены Мелиссины и двинулся к Дому Варвара – завтра ему заступать на дежурство. Емкая чаша доброго вина уняла хоровод мыслей в голове и сумбур эмоций. Олег шагал, ощущая крестик на груди, и ему было спокойно. Он словно очистился, побывав в купели. Крепка ли была вера его? Это вряд ли... Хотя кто знает? Может, он просто отринул язычество, но не захотел повиснуть в духовной пустоте без опоры? Или же он решился на духовный подвиг из-за Елены?
Олег рассудил, что забота о счастье возлюбленной стала той бабочкой, что перетянула чашу весов...
– Стой! – раздался вдруг грубый окрик, и сразу вокруг Сухова возникли темные фигуры, злобные и опасные, воздух наполнился вонью, а в свете факелов заблестели мечи. Наконечники копий протянулись из темноты, больно втыкаясь в тело, стремясь не убить, но обезоружить. Чья-то грубая рука молниеносно чиркнула ножом, лишая Олега перевязи с мечом.
– Вот ты и попался, варанг! – сказала одна из темных теней, оформляясь нескладной фигурой Евсевия Вотаниата.
