Между людьми в обществе — как смазка между вращающимися деталями. Меж телами — одежда на каждом и промежуточное пространство. Между мыслями и чувствами разных людей — также прослойка. Из слов, интонаций, мимики и жестов. Это как ментальная одежда и ментальное промежуточное пространство. Все неприятные и деструктивные наши мысли и чувства мы оставляем при себе — как прыщи и интимные места под одеждой. И взаимной откровенности избегаем — как не тремся телами на работе или в кафе. На внешнем уровне — уровне межчеловеческих контактов — мы приветливы, сдержанны, снисходительны и терпимы. Это мягкая и пластичная оболочка личности — внешний ментальный слой. Вот этими слоями мы и контачим друг с другом. Легко находим общий язык и делаем общую работу, а также развлекаемся и отдыхаем.
То есть. С циничной прямотой пьяного римлянина. Можно сказать, что. По необходимости. У человека социального правда упрятана под ложь. Как медный провод упрятан под слой текстильной оплетки и резиновой изоляции. Иначе под напряжением закоротит, вспыхнет, загорится, и ни фига электричество не передаст.
Для существования социума необходимо наличие системы императивов и табу. И в нее входят прежде всего правила общения и поведения. Они предписаны, их нарушения караются. Если твои искренние мысли и чувства им не соответствуют — держи их при себе. Выразишь напрямую, нарушишь правила — накажут вплоть до смерти.
Правила простейшие и первые — права и обязанности вождя, перворанговых самцов, и далее всех социальных групп. Правила позднейшие, избыточные, потерявшие рациональный смысл — это элементы поведенческого ритуала в развитом государстве. Типа приподнимать шляпу при встрече с дамой, что есть знак уважения (то бишь готовности совершить ради ее блага разные поступки, вплоть до трудных и опасных).
А теперь — прыг обратно! Вежливость и такт по сути есть ложь. Но ложь во благо — не травмировать людей, улучшать им настроение и способствовать эффективной работе общества и хорошей жизни в нем.
Отношения в социуме ритуализированы. Ритуал как свод правил поведения от бытовых мелочей до торжественных общих церемоний. Ритуал всегда условен — то есть прямо не рационален и в определенном смысле лжив.
Но поскольку без ритуала социум не существует. То любое покушение на ритуал рассматривается социумом как преступление. Покушение на устои общества.
Предел абстракции ритуала — символ. Знамя как символ могущества и славы всех людей, объединенных в государство (армию). Вообще это не более чем тряпка на палке, что есть правда, мы это впервые конкретно от Толстого услышали. Но если ты, заступив на пост номер один, сообщишь командиру части, что глупо охранять тряпку на палке, когда таких можно завтра в мастерской сотню сделать — два года дисбата тебе обеспечено. Хотя ты сказал сущую правду. Но ты не учел сакральной сущности символа.
Ритуал есть перенос смыслов на последовательность простых действий.
Символ есть перенос смыслов на предмет.
Символ и ритуал — это бывает святое. То есть — надрациональное.
Ты говоришь сущую правду: примитивный портрет на доске и суетливые перекрестные движения рукой перед лицом. И ты прав, так и есть! А тебе выносят приговор: за оскорбление святой иконы и крестного знамения, за поношение тем самым нашей христианской веры — сжечь на костре. Уже не сжигают? Но хоть срок-то дать надо за оскорбление чувств верующих!..
Когда непросто с ложью — так и с правдой же сложно.
Условность как форма лжи — это неоднолинейное информационное построение. Условность — это производная от правды в социально-идеологическое измерение. А ложь (в традиционном значении слова) — это производная от правды в измерение личного конкретного намерения (обычно выгоды).
Опровергать правдой любую условность невозможно. Ответ будет: мы это все знаем, но просто придаем этому действию (предмету) вот такое значение.
Люди, которые играют в игры, и игры, в которые играют люди. Играем Паганини в четыре руки с Эриком Берном.
…Здесь только что следует сказать. Имея дело с любой системой условностей — от амулета до письменности — мы различаем форму и содержание. Святыня, символ, ритуал, знак — дают расхождение формы и содержания. Ценность материнского медальона не в трех граммах золота, и смысл письменности не в черточках и крючочках. Обычный промах попыток десакрализации — правдолюбцы ниспровергают форму как ложь, но пролетают сквозь невредимый смысл святыни, пребывающий в другом измерении.
Защищая свои святыни от покушений — люди защищают не краски на ткани, не деревянные изделия и даже не каменные здания, в которых все равно никто не живет. Они защищают идеологический каркас своего социума, с которым едины и без которого жить не могут. Бренная сущность ритуальных предметов понятна.
Любые святые мощи — материально не более чем некие обломки косточек и обрывки тряпочек. Поклонение им — безусловное язычество, масса элементов которого проросла в христианство. В чем суть?
В человеке есть потребность материализовать свои чувства и свою веру. Ибо любая эмоция взывает к действию и ищет выхода в вещественный мир. Так в ярости ломают мебель или в радости хлопают по столу, издают клич и восторженно ругаются.
Он верит. А поговорить с кем? А чувства и мысли выразить кому? А где это сделать? А во что одеться? То есть: вера требует материализации, предметов требует. Предмет — он укрепляет веру, успокаивает человека: вот, можно посмотреть и потрогать, или хоть через стекло поцеловать. Зрительные и тактильные ощущения прибавляются к религиозному чувству.
Так что в гробу он тебя ведал с твоими разоблачениями. Религия — это вообще отдельно. И. Можно бороться с ее предметным выражением и голосовать против идолопоклончества и за иконоборчество. А — идея?!
Вот хитрые иудеи поклоняются не предметам, а Слову Божию, ему и кланяются, и в качестве церемоний читают Тору. Но даже для них ценные старые свитки наполняются предметным значением!
……………………………………………………
В знаменитом эссе «О мнимом праве лгать из человеколюбия» великий Иммануил Кант доказывает, что он не так велик, как его устоявшийся образ. Подобно любому серьезному мыслителю, создавшему собственную теорию, Кант был в известной мере параноик и мономан. То есть все явления в мире такой человек автоматически видит прежде всего под собственным и ему плодотворным углом зрения, исключительно с точки зрения своего учения. Противоречащие ему аспекты разум искренне затеняет, теряет, не замечает. Пример Карла Линнея, долго и с сопением рассматривавшего полевой цветок, количество лепестков которого нарушало его теорию, а затем растершего цветок ногой по земле и облегченно продолжившего свой путь — этот наглядный до кинематографичности пример, этот поднимающийся от метафоры до символа реальный случай — прекрасно иллюстрирует подход к жизни почти любого теоретика.
Ложь есть трансформация субъектом информации, транслируемой объекту, с целью вызвать у него желаемую реакцию. Таково корректное определение.
