Для восстановления контроля на территории собственной страны Советский Союз вынужден был пойти на прагматический компромисс между революционными кампаниями и реальной политикой, между призывами к мировой революции и практикой мирного сосуществования. Хотя Советский Союз предпочел сделать отсрочку для мировой революции, он отнюдь не стал сторонником поддержки существующего миропорядка. В мире он видел лишь возможность натравливать капиталистов друг на друга. Конкретной целью стала Германия, всегда игравшая важную роль в советском политическом мышлении и настроениях русских. В декабре 1920 года Ленин так описывал советскую стратегию:
«Существование наше зависит от того, что существует коренное расхождение империалистических держав, с одной стороны, а с другой стороны, что победа Антанты и Версальский мир отбросили в положение невозможности жить гигантское большинство немецкой нации. Немецкое буржуазное правительство бешено ненавидит большевиков, но интересы международного положения толкают его к миру с Советской Россией против его собственного желания»
[355].
Германия приходила к тому же выводу. Во время русско-польской войны генерал Ганс фон Сект, создатель послевоенной германской армии, писал так:
«Нынешнее польское государство есть порождение Антанты. Оно создано для того, чтобы убрать давление, ранее оказывавшееся Россией на восточные границы Германии. Борьба Советской России с Польшей ударяет не только по последней, но и в первую очередь по Антанте — Франции и Британии. Если Польша рухнет, то вся система Версальского договора зашатается. Отсюда со всей очевидностью следует, что Германия совершенно не заинтересована в том, чтобы помогать Польше в ее борьбе с Россией»
[356].
Высказанные фон Сектом взгляды лишь подтверждали опасения лорда Бальфура, обнародованные им еще несколько лет назад (о чем упоминалось в предыдущей главе), что Польша станет общим для России и Германии врагом и избавит их от необходимости уравновешивания сил между ними, как они это делали на протяжении XIX века. Версальская система ставила Германию лицом к лицу не с Тройственным согласием, а с множеством государств, находящихся на разных стадиях противоречий друг с другом, причем ко всем этим странам с подозрением также относился и Советский Союз, с его территориальными жалобами, очень схожими с теми, которые имелись у Германии. Объединение своих обид и возмущения стало для обоих изгоев лишь вопросом времени.
Повод нашелся в 1922 году в Рапалло, итальянском приморском городке неподалеку от Генуи, месте проведения международной конференции по инициативе Ллойд Джорджа. По иронии судьбы, все оказалось возможным благодаря спорам вокруг репараций, продолжавшихся с момента подписания Версальского договора и усилившихся после предъявления союзными державами репарационного счета и заявления Германии о невозможности его оплатить.
Главным препятствием на пути к успеху конференции было то, что Ллойд Джордж не обладал ни силами, ни мудростью государственного секретаря Джорджа Маршалла, которому позднее удастся провести свою собственную программу реконструкции к плодотворному завершению. В последний момент Франция отказалась от включения вопроса о репарациях в повестку дня, опасаясь, и вполне справедливо, что на нее будет оказано давление с целью сокращения общей суммы. Казалось, что Франция превыше всего стремилась к международному признанию своей неосуществимой претензии на компромисс. Германия же надеялась на мораторий выплаты репараций. Советы с недоверием относились и боялись, что Антанта с целью выхода из тупика могла бы попытаться присоединить царские долги к германским репарациям, и тогда от Советского Союза потребуют признать их, но компенсировать за счет германских репараций. Статья 116 Версальского договора оставляла открытой такую возможность.
Советское правительство отнюдь не горело желанием признавать царские долги, равно как, впрочем, и британские и французские финансовые претензии. Не собиралось оно и пополнять собой и без того длинный список противников Германии, включившись в репарационную карусель. С тем чтобы не дать Генуэзской конференции решить этот вопрос во вред советской стороны, Москва еще до начала конференции предложила, чтобы обе парии установили друг с другом дипломатические отношения и взаимно отказались от всяких претензий друг к другу. Не желая быть первой европейской страной, устанавливающей дипломатические отношения с Советским Союзом и, следовательно, ставящей под угрозу возможные послабления по репарационным платежам, Германия уклонилась от этого предложения. Предложение оставалось на столе до тех пор, пока события в Генуе не заставили изменить к нему отношение.
Советский министр иностранных дел Георгий Чичерин, аристократ по рождению, страстно уверовавший в дело большевизма, решил воспользоваться возможностями Генуэзской конференции, чтобы поставить революционные убеждения на службу Realpolitik. Он провозгласил «мирное сосуществование» в таких выражениях, которые ставили практическое сотрудничество превыше идеологических требований:
«…Российская делегация признает, что в нынешнюю историческую эпоху, делающую возможным параллельное существование старого и нарождающегося нового социального строя, экономическое сотрудничество между государствами, представляющими эти две системы собственности, является повелительно необходимым для всеобщего экономического восстановления»
[357].
В то же самое время Чичерин к призыву о сотрудничестве присовокупил предложения, предназначенные для того, чтобы осложнить сумятицу среди демократий. Он предложил повестку дня до того всеобъемлющую, что ее нельзя было ни практически претворить в жизнь, ни проигнорировать со стороны демократических правительств, — тактика, которая станет типичной для советской дипломатии. Эта повестка дня включала в себя ликвидацию оружия массового уничтожения, созыв международной экономической конференции и установление международного контроля на всех водных путях. Целью этого предложения было привлечь к себе внимание западного общественного мнения и дать Москве репутацию миролюбивого интернационализма, что помешало бы демократическим странам создать объединенный антикоммунистический крестовый поход, всегда представлявшийся кошмаром для Кремля.
