Много лет спустя Ллойд Джордж заметит: «Если бы не было Рапалло, не было бы и Рура»
[361]. Но верно также и то, что, если бы Великобритания была готова взять на себя гарантию безопасности Франции, той не потребовалось бы пойти на столь отчаянный шаг, как оккупация важнейшего промышленного центра Германии. И если бы Франция охотнее пошла на компромисс по вопросу о репарациях (и по поводу разоружения), Великобритания, возможно, охотнее отнеслась бы к формированию союза, хотя насколько значимым был бы этот союз с учетом почти что пацифистского настроя британского общественного мнения, дело совершенно иного порядка.
По иронии судьбы единственная односторонняя французская военная инициатива продемонстрировала как раз неспособность Франции действовать в одиночку. Франция взяла под контроль промышленность Рурской области с тем, чтобы воспользоваться ее углем и сталью взамен репарационных платежей, которые немцы отказывались платить. Германское правительство отдало распоряжение о пассивном сопротивлении и оплачивало отказ от работы рабочих угольной и металлургической промышленности. И хотя эта политика привела германское правительство к банкротству — и породила гиперинфляцию, — она также не позволила Франции добиться поставленной цели, тем самым превращая оккупацию Рура в гигантскую французскую неудачу.
Теперь Франция была полностью изолирована. Соединенные Штаты выразили свое неудовольствие посредством вывода собственных оккупационных войск из Рейнской области. Великобритания рассердилась. Германия усмотрела в расколе между союзниками некую возможность сближения с Великобританией. Пьянящая атмосфера национального сопротивления французской оккупации даже породила у ряда германских руководителей мысль о возрождении старого плана относительно англо-германского альянса — очередного примера укоренившейся тенденции Германии переоценивать свои возможности. Британский посол в Берлине лорд д’Абернон докладывал о беседе, во время которой один из ведущих германских государственных деятелей вновь применил ряд аргументов императорской Германии в пользу альянса с Британией, заявив, что «нынешняя ситуация прямо противоположна ситуации 1914 года. Совершенно ясно, что если в 1914 году Англия воевала с Германией, чтобы противодействовать ее военному господству в Европе, то теперь через несколько лет она может сразиться с Францией по тем же причинам. Вопрос в том, будет ли Англия сражаться в одиночку или у нее будут союзники»
[362].
Ни один ответственный британский государственный деятель не думал заходить так далеко, чтобы помышлять о союзе своей страны с Германией. Тем не менее 11 августа 1923 года министр иностранных дел Керзон и ответственный сотрудник министерства иностранных дел сэр Айра Кроу (автор «Меморандума Кроу» 1907 года) потребовали, чтобы Франция пересмотрела свои действия в Руре под страхом риска потерять поддержку Великобритании в будущем кризисе с Германией. На Пуанкаре это не произвело никакого впечатления. Он вовсе не считал британскую поддержку каким-то одолжением для Франции, скорее это было требованием британского национального интереса: «…в случае если возникнет ситуация, подобная 1914 году… Англия в своих же собственных интересах предпримет те же самые меры, какие она предприняла в то время»
[363].
Пуанкаре оказался прав относительно окончательного выбора Великобритании в случае наступления ситуации, аналогичной 1914 году. Но он неверно оценил срок, в течение которого Великобритания должна была осознать, что она действительно находится перед лицом аналогичного кризиса и что за это время хрупкая версальская система станет трещать по швам.
Оккупация Рура закончилась осенью 1923 года. Франции не удалось создать значительное сепаратистское движение в Руре или даже в Рейнской области, куда, согласно условиям Версальского договора, германская армия не имела права вступать и, следовательно, не сумела бы подавить сепаратистское движение. Уголь, добытый во время оккупации, едва покрывал стоимость оккупационных расходов. А тем временем Германию охватили восстания, возникшие в Саксонии (в связи с действиями левых политических групп) и в Баварии (в связи с действиями правых). Инфляция галопировала бешеными темпами, угрожая способности германского правительства выполнять какие бы то ни было свои обязательства. Настоятельное требование Франции выплатить репарации сполна стало невыполнимым в результате именно французских действий.
Франции и Великобритании удалось дать друг другу одновременно шах и мат: Франция сделала это тем, что настаивала на ослаблении Германии посредством односторонних действий и тем самым исключила возможность поддержки со стороны Великобритании; а Великобритания — тем, что настаивала на умиротворении, не принимая в расчет баланс сил и тем самым нанося вред безопасности Франции. Даже разоруженная Германия оказалась достаточно сильной, чтобы свести на нет односторонние действия Франции, — грозное предзнаменование будущего, когда Германия сбросит с себя оковы Версаля.
В 1920-е годы всякий раз, когда демократические страны оказывались в тупике, они скорее привлекали Лигу Наций, чем смотрели в лицо геополитическим реалиям. В эту западню угодил даже британский генеральный штаб. Тот самый, процитированный в предыдущей главе меморандум, который определял Германию как главную угрозу и считал Францию неспособной оказать эффективное сопротивление, пал жертвой традиционных мнений. В качестве вывода генеральный штаб не придумал ничего лучше, чем «укреплять» Лигу (что бы это ни означало) и заключать «союзы для конкретного случая в тех ситуациях, когда… Германия выйдет из-под контроля»
[364].
Эта рекомендация была почти гарантированным рецептом провала. Лига была слишком раздроблена, а к тому моменту, как Германия вышла из-под контроля, было уже слишком поздно организовывать альянсы. Теперь Германии, для того чтобы окончательно обеспечить себе в долгосрочном плане доминирующее положение — даже более прочное, чем предвоенное, — нужен был только государственный деятель, достаточно дальновидный и терпеливый, чтобы подорвать дискриминационные статьи Версальского договора.
Такой деятель появился в 1923 году, когда Густав Штреземан стал министром иностранных дел, а затем канцлером. Методом, при помощи которого он восстанавливал силы Германии, стала так называемая «политика выполнения», представлявшая собой полный пересмотр прежней германской политики и прекращение дипломатической партизанской войны, которую вели его предшественники против положений Версальского договора. «Выполнение обязательств» базировалось на использовании в своих интересах тех очевидных затруднений, испытываемых Великобританией и Францией в связи с разрывом между собственными принципами и условиями Версаля. В обмен на немецкие усилия по строгому соблюдению облегченного графика выплаты репараций Штреземан стремился к освобождению от наиболее тяжких военно-политических положений Версальского договора самими союзниками.
