Поскольку для версальского порядка геополитической основы не существовало, государственные деятели сделали личные отношения неким средством для его поддержания — шаг, абсолютно неведомый для их предшественников. Аристократы, проводившие внешнюю политику в XIX веке, принадлежали к тому миру, в котором нематериальные вещи понимались одинаково. Большинству из них было удобно друг с другом. Тем не менее они не считали, что их личные отношения могут повлиять на их оценки национальных интересов своих стран. Соглашения никогда не оправдывались созданной ими «атмосферой», а уступки не делались, для того чтобы сохранять конкретных руководителей у власти. Да и руководители не называли друг друга по именам для выделения своих хороших отношений друг с другом ради общественного мнения в своих странах.
Такой стиль дипломатии изменился после Первой мировой войны. С тех пор тенденция персонификации официальных отношений усилилась. Когда Бриан приветствовал вступление Германии в Лигу Наций, то подчеркивал человеческие качества Штреземана, и Штреземан отвечал тем же. Точно так же личные симпатии Остина Чемберлена по отношению к Франции побудили Штреземана форсировать проведение им «политики выполнения» и признать западные границы Германии, как только Чемберлен сменил более прогермански настроенного лорда Керзона на посту министра иностранных дел в 1924 году.
Остин Чемберлен происходил из знатной семьи. Сын блестящего и деятельного Джозефа Чемберлена, сторонника союза с Германией еще в начале века, он был сводным братом Невилла Чемберлена, будущего творца мюнхенского урегулирования. Подобно своему отцу, Остин сосредоточил огромную власть в своих руках в коалиционных правительствах Великобритании. Но точно так же, как и его отец, он ни разу не занимал самого высокого поста; более того, он был единственным руководителем консервативной партии в XX веке, который так и не стал премьер-министром. Как говорилось в одном остроумном высказывании, Остин «всегда играет и всегда проигрывает»
[375]. Гарольд Макмиллан так отзывался об Остине Чемберлене: «Он говорил хорошо, но никогда не говорил высоким стилем. Высказывался он ясно, но не остро. …Его уважали, но не боялись»
[376].
Крупным дипломатическим достижением Чемберлена была сыгранная им роль в процессе формирования «Локарнского пакта». Поскольку Чемберлен был известным франкофилом, который как-то он заметил, что «любит Францию, как женщину», Штреземан опасался неизбежности зарождения франко-английского союза. Именно эти опасения и побудили Штреземана начать процесс, приведший к Локарно.
В ретроспективе слабость политики, породившей два типа границ в Европе, стала очевидной. Но сам Чемберлен рассматривал это как ключевое расширение стратегических обязательств Великобритании, достигшее предела, на который могла бы распространяться поддержка со стороны британской общественности. Вплоть до начала XVIII века граница безопасности Великобритании проходила по Ла-Маншу. В течение всего XIX века эта линия безопасности проходила по границе Нидерландов. Остин Чемберлен попытался продвинуть ее на Рейн, где, в конце концов, ее не стали поддерживать, когда ее оспорила Германия в 1936 году. А гарантии Польше были за пределами круга интересов британских государственных деятелей в 1925 году.
Аристид Бриан являлся классическим политическим лидером Третьей республики. Начав карьеру как левацкий активист, он стал неотъемлемой принадлежностью французских кабинетов — время от времени в качестве премьер-министра, но чаще в роли министра иностранных дел (в этой должности он входил в состав 14 кабинетов). Он рано понял, что соотношение сил между Францией и Германией падает, и сделал вывод, что примирение с Германией воплощает в себе наиболее реальные надежды на долгосрочную безопасность Франции. Полагаясь на свою жизнерадостность, он надеялся, что ему удастся избавить Германию от наиболее обременительных условий Версальского договора.
Политика Бриана не могла быть популярной в стране, опустошенной германскими армиями. Не так легко было определить, действительно ли Бриан стремился покончить с вековой враждой или он лишь вынужден был соглашаться с настоятельными требованиями реальной политики. Во времена кризисов французы отдавали предпочтение твердому и суровому Пуанкаре, который настаивал на неуклонном исполнении требований Версальского договора. Когда кризисы становились чересчур болезненными — как в связи с оккупацией Рура, — вновь появлялся Бриан. Беда с такой постоянной чехардой заключалась в том, что Франция утратила способность доводить политику, проводимую каждой из этих противоположных друг другу фигур, до логического завершения: Франция уже не была достаточно сильна, чтобы проводить политику Пуанкаре, а французское общественное мнение, давало мало возможностей Бриану в плане предложения Германии по достижению постоянного перемирия.
Какими бы ни были конечные мотивы Бриана, он понимал, что если Франция не добьется примирения сама, то его у нее вырвут благодаря давлению со стороны англосаксонских стран и растущей мощи Германии. Штреземан, будучи ярым противником Версальского договора, считал, что ослабление напряженности в отношениях с Францией ускорит пересмотр статей, касающихся разоружения, и заложит основу для ревизии восточных границ Германии.
27 сентября 1926 года Бриан и Штреземан встретились в старинной деревушке Туари во французских Юрских горах неподалеку от Женевы. Германию только что приняли в Лигу Наций, ее тепло и красноречиво от всего сердца приветствовал Бриан. И в этой пьянящей атмосфере оба государственных деятеля разработали комплексное соглашение, которое должно было покончить с войной раз и навсегда. Франция должна была вернуть Саар без предусмотренного Версальским договором плебисцита. Французские войска в течение года покинут Рейнскую область, а Межсоюзная военно-контрольная комиссия (МВКК) будет выведена из Германии. В ответ на это Германия уплатит 300 миллионов марок за саарские шахты, ускорит репарационные выплаты Франции и выполнит «план Дауэса». На деле Бриан торговал наиболее несправедливыми положениями Версальского договора, обменивая их на помощь в деле экономического возрождения Франции. Соглашение наглядно показало неравенство переговорных позиций обеих стран. Достижения Германии носили постоянный и необратимый характер; французские выгоды были единовременными, преходящими финансовыми контрибуциями, в отдельных случаях повторявшими прежние обещания Германии.
Это соглашение столкнулось с проблемами в обеих столицах. Немецкие националисты яростно возражали против любого вида сотрудничества в рамках Версаля, какими бы привлекательными ни выглядели его конкретные условия, а Бриана обвиняли в том, что он отбрасывает буфер в виде Рейнской области. Были и дополнительные затруднения, связанные с выпуском облигаций для финансирования дополнительных затрат Германии. 11 ноября Бриан внезапно прервал переговоры, заявив, что «скорейшая реализация идеи Туари разбилась о препятствия технического характера»
[377].
