Ситуация сложилась словно по заказу для того, чтобы во всю силу мог развернуться талант Гитлера в ведении психологической войны. В течение всего лета он нагнетал истерию по поводу неизбежности войны, не предпринимая, по существу, никаких конкретных угроз. Наконец, после того как Гитлер позволил себе злобные личные выпады против чешского руководства на ежегодном съезде нацистской партии в Нюрнберге в начале сентября 1938 года, нервы у Чемберлена сдали. Хотя не было предъявлено никаких формальных требований и не имело места никакого реального обмена дипломатическими документами, Чемберлен решил покончить с напряженностью 15 сентября, нанеся визит Гитлеру. Гитлер выказал свое раздражение, избрав местом встречи Берхтесгаден, — место, наиболее удаленное от Лондона и наименее доступное. В те времена путешествие из Лондона в Берхтесгаден означало пятичасовой полет на самолете, который для Чемберлена в возрасте 69 лет оказался первым.
Выслушав в течение нескольких часов тирады Гитлера относительно якобы дурного обращения с судетскими немцами, Чемберлен согласился на расчленение Чехословакии. Все чехословацкие области, где немецкое население составляло более 50 процентов, передавались Германии. Детали предполагалось разработать на второй встрече через несколько дней в Бад-Годесберге, в Рейнской области. Для переговорного стиля Гитлера являлось симптоматичным назвать новое место переговоров «уступкой»; правда, оно было гораздо ближе к Лондону, чем первое, но все-таки находилось в глубине территории Германии. В промежутке между встречами Чемберлен «убедил» чехословацкое правительство принять это предложение — «к сожалению», так, по словам чешских руководителей
[427].
В Бад-Годесберге 22 сентября Гитлер поднял ставки еще выше и дал ясно понять, что он стремится максимально унизить Чехословакию. Он ни за что не соглашался на длительную процедуру плебисцитов по областям и демаркации границы, требуя немедленной эвакуации всей Судетской территории, причем этот процесс должен был начаться 26 сентября — четыре дня спустя — и продолжаться не более 48 часов. Чешские военные сооружения должны были остаться нетронутыми для нужд германских вооруженных сил. Чтобы ослабить остатки государства еще сильнее, Гитлер потребовал корректировки границ с Венгрией и Польшей от имени соответствующих меньшинств в этих странах. Когда Чемберлен возразил, говоря, что ему, по существу, предъявляют ультиматум, Гитлер с фальшивой улыбкой указал на слово «меморандум», стоящее в заглавии представляемого им документа. После нескольких часов высказываний язвительных аргументов Гитлер сделал еще одну «уступку»: он давал Чехословакии срок для ответа до двух часов дня 28 сентября, а начало эвакуации Судетской территории отсрочил до 1 октября.
Чемберлен не мог заставить себя допустить подобное унижение Чехословакии, а французский премьер-министр Даладье решил еще убежденнее, что пора на этом остановиться. В течение нескольких дней война казалась неизбежной. В британских парках рыли траншеи. Именно в это время Чемберлен меланхолически заметил, что Великобританию позвали вступить в войну за далекую страну, о которой она ничего не знает, — и это были слова руководителя страны, которая столетиями сражалась на подступах к Индии, не моргнув глазом.
Но какова же была причина войны, в чем состоял casus belli? Великобритания уже признала принцип расчленения Чехословакии, наряду с самоопределением для судетских немцев. Великобритания и Франция приближались к решению вступить в войну не ради поддержки союзника, а из-за разницы в несколько недель в сроках его расчленения и в связи с территориальными изменениями, которые были ничтожно малы по сравнению с теми, на которые уже было дано согласие. Возможно, тут просто сработал тот факт, что Муссолини помог выпутаться из трудного положения до истечения ультиматума, предложив, чтобы запланированная встреча министров иностранных дел Италии и Германии была расширена до уровня глав правительств Франции (Даладье), Великобритании (Чемберлен), Германии (Гитлер) и Италии (Муссолини).
Четверо руководителей встретились 29 сентября в Мюнхене, на родине нацистской партии, некий символ, который победители предназначали сами для себя. На переговоры ушло немного времени: Чемберлен и Даладье сделали осторожную попытку вернуться к своему изначальному предложению; Муссолини достал документ с бад-годесбергским предложением Гитлера; Гитлер определил круг вопросов в форме саркастического ультиматума. Поскольку его ультиматум относительно конечного срока 1 октября давал повод обвинить его в том, что переговоры шли в атмосфере насилия, он сказал, что поставленная задача заключается в том, чтобы «оправдать действия подобного характера»
[428]. Иными словами, единственной целью конференции было принятие бад-годесбергской программы Гитлера мирным путем, прежде чем он прибегнет к войне, для ее реализации.
Поведение Чемберлена и Даладье за предшествующие месяцы не оставляло им иного выбора, кроме как принять проект Муссолини. Чешские представители томились в приемных, пока их страну делили на части. Советский Союз вообще не был приглашен. Великобритания и Франция успокаивали свою больную совесть, предложив гарантии тому, что осталось от разоруженной Чехословакии, — бессмысленный жест со стороны стран, которые отказались уважать гарантии в отношении целостного, хорошо вооруженного члена демократического сообщества. Само собой разумеется, эта гарантия так и не была реализована.
Мюнхен вошел в наш словарь, как специфическое умопомешательство, — наказание за уступку шантажу. Мюнхен, однако, был не единичным актом, а кульминацией подхода, начавшегося в 1920-е годы и усиливавшегося с каждой новой уступкой. В продолжение более чем десятилетия Германия сбрасывала с себя ограничения Версаля одно за другим: Веймарская республика освободила Германию от репараций, от Межсоюзной военно-контрольной комиссии и от союзной оккупации Рейнской области. Гитлер отменил ограничения на вооружения, запрет на введение всеобщей воинской повинности и касающиеся демилитаризации положения Локарно. Даже в 1920-е годы Германия никогда не признавала восточные границы, а бывшие страны-члены Антанты никогда не настаивали на том, чтобы Германия их признала. В конце концов, как это часто бывает, решения, накладываясь одно на другое, приобрели собственную движущую силу.
Соглашаясь с тем, что версальское урегулирование было чудовищно несправедливым, победители подрывали психологическую основу для его отстаивания. Победители в Наполеоновских войнах заключили великодушный мир, но они также организовали Четверной альянс с тем, чтобы не оставалось никаких сомнений в отношении их решимости этот мир отстаивать. Победители же в Первой мировой войне заключили карательный мир, а после того как сами же создали максимум побудительных мотивов для его пересмотра, приняли участие в демонтаже своего собственного урегулирования.
В течение двух десятилетий само понятие баланса сил то отвергалось, то высмеивалось; лидеры демократических стран говорили своим народам, что отныне мировой порядок будет основываться на принципах высокой морали. А потом, когда наконец новому мировому порядку был брошен вызов, у демократий — Великобритания искренне и убежденно, Франция со смешанным с отчаянием сомнением — не было иного выхода, кроме как испить чашу примирения до дна, чтобы показать своим народам, что Гитлера на самом деле умиротворить нельзя.
