В то время как Франция выжидала, Сталин использовал удобный момент для проведения своей стратегии. Но прежде чем можно было воплотить в жизнь секретный протокол относительно разделения Восточной Европы, Сталин пожелал, чтобы его пересмотрели. Как суверен XVIII века, распоряжающийся территорией, даже не сделав подобия реверанса в сторону самоопределения, Сталин предложил Германии новую сделку в течение меньше месяца с момента подписания нацистско-советского пакта: обмен польской территории между Варшавой и «линией Керзона», которая, согласно секретному протоколу, отходила Советскому Союзу, на Литву, отходившую к Германии. Целью Сталина, конечно, было создать дополнительную буферную зону для Ленинграда. И, похоже, он не видел нужды маскировать эти свои геостратегические маневры каким-либо иным оправданием, кроме как потребностями советской безопасности. Гитлер принял предложение Сталина.
Сталин не терял время, отбирая себе то, что причиталось по секретному протоколу. Пока в Польше все еще бушевала война, Советский Союз предложил военный союз трем крошечным прибалтийским государствам, наряду с правом создавать военные базы на их территории. У этих маленьких республик, которым Запад отказал в помощи, не было иной альтернативы, кроме как принять этот первый шаг к утрате собственной независимости. 17 сентября 1939 года, менее чем через три недели после начала войны, Красная Армия оккупировала ту часть Польши, которая предназначалась для вхождения в советскую сферу влияния.
К ноябрю настала очередь Финляндии. Сталин потребовал создания советских военных баз на финской территории и передачи Карельского перешейка, неподалеку от Ленинграда. Но Финляндия оказалась непреклонной перед этим натиском. Она отвергла советское требование и, когда Сталин начал войну, стала сражаться. Несмотря на то что финские войска нанесли серьезный урон Красной Армии, которая все еще не могла оправиться от сталинских массовых чисток, в итоге сказались разные весовые категории двух стран. Через несколько месяцев героического сопротивления Финляндия сдалась под сокрушительным превосходством Советского Союза.
В контексте большой стратегии Второй мировой войны советско-финская война была второстепенным событием. Тем не менее она смогла показать, до какой степени Франция и Великобритания утратили ощущение стратегической реальности. Ослепленные временным затишьем, возникшим в ситуации, когда финны оказались в меньшинстве, Лондон и Париж соблазнили себя самоубийственными рассуждениями о том, что Советский Союз, возможно, представляет собой мягкое подбрюшье «Оси» (к которой он, конечно, не принадлежал). Начались приготовления к отправке 30 тысяч войск в Финляндию через Швецию и Северную Норвегию. По пути они должны были отрезать Германию от железной руды, добываемой в Северной Норвегии и Швеции и отгружаемой в Германию через северный норвежский порт Нарвик. Тот факт, что ни одна из этих стран не была готова предоставить транзитные права, не охладил энтузиазма французских и британских планирующих органов.
Угроза союзной интервенции, возможно, и помогла бы Финляндии обеспечить себе лучшие условия по сравнению с первоначальными советскими требованиями, но, в конце концов, ничто уже не могло остановить Сталина в перемещении советской линии обороны подальше от подступов к Ленинграду. Для историков остается загадкой, что толкало Великобританию и Францию оказаться на волоске от войны одновременно с Советским Союзом и нацистской Германией за три месяца до того, как разгром Франции доказал, что весь этот план был не чем иным, как бесплодной фантазией.
В мае 1940 года «странная война» окончилась. Немецкая армия повторила свой маневр 1914 года и прокатилась через Бельгию, с той главной разницей, что теперь основной удар пришелся по центру, а не по правому флангу. Уплатив свою цену за полтора десятилетия сомнений и отговорок, Франция пала. Хотя оперативность германской военной машины к тому времени сильно упрочилась, наблюдателей потрясло, с какой быстротой Франция была наголову разбита. В Первую мировую войну немецкие армии потратили четыре года, тщетно пытаясь прорваться к Парижу; каждый километр давался с огромнейшими людскими потерями. В 1940 году немецкий блицкриг разрезал Францию; к концу июня немецкие войска маршировали по Елисейским Полям. Гитлер, казалось, стал хозяином континента.
Но, подобно многим другим завоевателям до него, Гитлер не знал, как закончить войну, которую он так бездумно начал. У него было три выбора: он мог попытаться разгромить Великобританию, он мог заключить мир с ней или же мог попытаться завоевать Советский Союз и затем, используя его обширные ресурсы, повернуть все свои силы вновь на запад и завершить уничтожение Великобритании.
Летом 1940 года Гитлер попробовал первые два варианта. В хвастливой речи 19 июля он намекнул, что готов заключить компромиссный мир с Великобританией. На самом же деле он просил ее вернуть довоенные германские колонии и отказаться от вмешательства в дела на континенте. В ответ он бы гарантировал существование Британской империи
[453].
Предложение Гитлера было аналогично тому, какое делала императорская Германия Великобритании за два десятилетия до начала Первой мировой войны, хотя тогда оно было сформулировано более миролюбивым языком, а стратегическое положение Англии было гораздо более благоприятным. Возможно, если бы Гитлер был более конкретен относительно того, как будет выглядеть Европа, организованная Германией, то кое-кто из британских руководителей — такие, как лорд Галифакс, но ни в коем случае не Черчилль, — лелеявших идею переговоров с Германией, могли бы поддаться искушению. Фактически потребовав от Великобритании предоставить Германии полную свободу действий на континенте, Гитлер вызвал традиционный британский ответ. Он был таким же, какой дал в 1909 году сэр Эдвард Грей на предложение, сделанное гораздо более здравомыслящими германскими лидерами, чем Гитлер (да еще тогда, когда Франция продолжала пребывать крупной державой), заметив при этом, что, если Великобритания отдаст континентальные нации на откуп Германии, рано или поздно будет совершено нападение на Британские острова (см. седьмую главу). Не могла Великобритания рассматривать всерьез некую «гарантию» существования своей империи. Ни один германский руководитель так и не удосужился вникнуть в суть британской точки зрения, заключавшейся в том, что если существует на свете нация, способная защитить империю, то эта же нация способна и ее завоевать, — как уже отмечал в своем знаменитом меморандуме 1907 года сэр Айра Кроу (см. седьмую главу).
Черчилль, конечно, был слишком многоопытным и слишком хорошо знавшим историю человеком, чтобы тешить себя иллюзиями, будто по окончании войны Великобритания останется по-прежнему первой мировой державой или даже просто будет одной из первых. Это положение будут оспаривать или Германия, или Соединенные Штаты. Неуступчивость Черчилля по отношению к Германии летом 1940 года может быть, таким образом, истолкована как решение в пользу американской гегемонии над германской. Американское превосходство временами может оказаться неудобным, но, по крайней мере, тут сказывается близость языка и культуры, отсутствуют явно сталкивающиеся интересы. Наконец, всегда существовали перспективы установления «особых» отношений между Великобританией и Америкой, которые были бы немыслимы с нацистской Германией. К лету 1940 года Гитлер поставил себя в такое положение, что сам превратился в некий повод для войны, казус белли.
