Гитлер теперь обратился ко второму варианту и стал стремиться к уничтожению британских военно-воздушных сил и в случае необходимости к вторжению на Британские острова. Но он не пошел дальше вынашивания этой идеи. Наземные операции не являлись частью предвоенного операционного планирования, и от этого проекта отказались в силу недостаточного количества десантных плавучих средств и неспособности люфтваффе уничтожить Королевские военно-воздушные силы. К концу лета Германия вновь оказалась в положении, не слишком отличающемся от того, в котором она оказалась в ходе Первой мировой войны; добившись крупных успехов, она не смогла превратить их в окончательную победу.
Гитлер, конечно, имел великолепную возможность перейти к стратегической обороне — Великобритания была недостаточно сильна для того, чтобы бросить вызов германской армии в одиночку; для Америки вступление в войну было почти невозможно; Сталин же, как бы он ни носился с идеей военного вмешательства, в конце концов, нашел бы причины для ее отсрочки. Но ожидать, чтобы другие взяли на себя инициативу, противоречило натуре Гитлера. Поэтому у него закономерно возникла идея нападения на Советский Союз.
Еще в июле 1940 года Гитлер распорядился о подготовке предварительных штабных планов на советскую кампанию. Он сказал своим генералам, что, как только Советский Союз будет побежден, Япония сможет бросить все свои вооруженные силы против Америки, отвлекая внимание Вашингтона к Тихому океану. Изолированная Великобритания, лишившись надежд на американскую поддержку, будет вынуждена прекратить схватку: «Британия возлагает надежды на Россию и Соединенные Штаты, — верно подметил Гитлер. — Если возлагаемым на Россию надеждам не суждено будет сбыться, то Америка тоже окажется на обочине, поскольку ликвидация России значительно усилит мощь Японии на Дальнем Востоке…»
[454] Гитлер, однако, еще не вполне был готов, чтобы отдать приказ о нападении. Сначала он попытается изучить возможность втянуть Советы в совместное нападение на Британскую империю и избавиться от британцев, прежде чем повернуть на Восток.
Сталин слишком хорошо понимал затруднительность своего положения. Разгром Франции обманул ожидания — которые Сталин разделял со всеми западными военными экспертами, — относительно того, что эта война могла бы стать такой же цепью длительных сражений на истощение, как это было в Первую мировую войну. Заветное желание Сталина о том, что Германия и западные демократии истощат себя до полной потери сил, испарилось. Если падет и Великобритания, то германская армия получит свободу маневра для броска на Восток, и у нее будет возможность воспользоваться всеми ресурсами Европы в соответствии с концепцией, разрекламированной Гитлером в «Майн кампф».
Сталин реагировал всегда почти стереотипно. Ни в один из моментов своей карьеры он не выказывал страха, даже когда не мог его не испытывать. Убежденный в том, что признание слабости могло бы побудить противника поднять ставки, он всегда пытался затуманить дилеммы стратегического выбора своей неуступчивостью. Если бы Гитлер попытался воспользоваться победой на Западе для оказания давления на Советский Союз, то Сталин сделал бы перспективу уступок с его стороны максимально непривлекательной и болезненной. Исключительно точный, как калькулятор, он не сумел, однако, должным образом принять в расчет невротический характер личности Гитлера и, отсюда, не предусмотрел возможности ответа Гитлера на брошенный ему вызов посредством войны на два фронта, каким бы опрометчивым ни был подобный курс.
Сталин предпочел стратегию двух направлений. Он торопился забрать остатки добычи, причитавшейся ему согласно секретному протоколу. В июне 1940 года, пока Гитлер еще был занят Францией, Сталин предъявил Румынии ультиматум с требованием уступить Бессарабию, а также пожелал забрать Северную Буковину. Последняя в секретном протоколе не фигурировала, и обладание ею давало возможность разместить советские войска вдоль всего протяжения румынской части Дуная. В том же месяце он включил прибалтийские государства в состав Советского Союза, вынудив их пойти на организацию бутафорских выборов, в которых приняло участие менее 20 процентов населения. А когда этот процесс завершился, Сталин вернул всю территорию, которую Россия потеряла в конце Первой мировой войны; тем самым союзники заплатили последний взнос в счет штрафа за исключение как Германии, так и Советского Союза из участия в мирной конференции 1919 года.
Одновременно с укреплением своих стратегических позиций Сталин продолжал предпринимать усилия, чтобы задобрить своего грозного соседа поставками сырья для военной машины Гитлера. Еще в феврале 1940 года — до победы Германии над Францией — в присутствии Сталина было подписано торговое соглашение, обязывавшее Советский Союз поставлять Германии значительные объемы сырьевых материалов. Германия, в свою очередь, снабжала Советский Союз углем и промышленными товарами. Советский Союз скрупулезно выполнял условия соглашения и, как правило, превышал поставки. И действительно, буквально вплоть до того момента, когда Германия, в конце концов, совершила нападение, советские товарные вагоны пересекали пограничные контрольные пункты вместе со своим грузом.
Ни один из сталинских шагов, однако, не менял геополитических реалий, а именно того, что Германия стала господствующей державой в Центральной Европе. Гитлер совершенно ясно дал понять, что не потерпит советской экспансии за пределы предусмотренного секретным протоколом. В августе 1940 года Германия и Италия заставили Румынию, которую Сталин к тому времени уже рассматривал как часть советской сферы влияния, вернуть две трети Трансильвании Венгрии, ставшей почти союзником держав «оси». Преисполненный решимости защитить Румынию как источник снабжения нефтью, Гитлер в сентябре еще четче провел черту, дав гарантии Румынии и отдав приказ ввести в страну моторизированную дивизию и самолеты военно-воздушных сил в подкрепление этой гарантии.
В том же месяце напряженность возникла на другом конце Европы. В нарушение секретного протокола, делавшего Финляндию частью советской сферы влияния, Финляндия согласилась дать разрешение немецким войскам пройти через ее территорию в Северную Норвегию. Более того, имели место значительные поставки немецкого вооружения, единственной разумной целью которых было усиление Финляндии для противостояния советскому давлению. Когда Молотов запросил у Берлина более конкретную информацию, ему были даны уклончивые ответы. Советские и немецкие войска стали сталкиваться друг с другом по всей длине в Европе.
Для Сталина, однако, наиболее зловещим днем стал день 27 сентября 1940 года, когда Германия, Италия и Япония подписали Трехсторонний пакт, обязывающий каждую из этих стран вступать в войну с любой другой страной, вставшей на сторону Великобритании. Если быть точным, пакт особо исключал отношения каждой из подписавших его стран с Советским Союзом. Это означало, что Япония не берет на себя обязательства участвовать в германо-советской войне, независимо от того, кто начнет первым, но обязана будет сражаться с Америкой, если та вступит в войну против Германии. И хотя Трехсторонний пакт был совершенно очевидно направлен против Вашингтона, у Сталина не было причин чувствовать себя успокоенным. Каковы бы ни были правовые условия этого соглашения, он должен был бы ожидать, что три участника пакта в какой-то момент вполне могли бы наброситься на него. То, что Сталин был для них третьим лишним, стало очевидным из того факта, что его даже не извещали о переговорах до тех пор, пока пакт не был подписан.
