Как оказалось, Трумэн возглавил наступление холодной войны и становление политики сдерживания, которая в итоге и привела к победе в ней. Он вовлек Соединенные Штаты в первый за всю их историю военный союз мирного времени. Под его руководством концепцию Рузвельта относительно «четырех полицейских» сменила беспрецедентная система коалиций, которая оставалась в течение 40 лет сердцевиной американской внешней политики. Поддерживая веру Америки в универсальность ее ценностей, этот простой человек со Среднего Запада призвал поверженных врагов вернуться в сообщество демократических стран. Он поддержал «план Маршалла» и «Четвертый пункт» своей программы, посредством которых Америка выделяла ресурсы и технологию на восстановление и развитие территориально отдаленных обществ.
Я встречался с Трумэном лишь однажды, в начале 1961 года, когда был младшим преподавателем Гарвардского университета. Выступление с лекцией в Канзас-Сити дало мне возможность посетить бывшего президента в Президентской библиотеке Гарри Трумэна в расположенном поблизости городе Индепенденс, штат Миссури. Прошедшие годы не отразились на жизнерадостной настроенности бывшего президента. Устроив экскурсию по заведению, Трумэн затем пригласил меня к себе в кабинет, оказавшийся точной копией Овального кабинета Белого дома во времена его президентства. Услышав, что я по совместительству работаю консультантом в Белом доме при президенте Кеннеди, он спросил меня, чему я научился. Используя штампы вашингтонских вечеринок, я ответил, что бюрократия представляется мне функционирующей четвертой ветвью власти, серьезно ограничивающей свободу действий президента. Трумэн не нашел это замечание ни забавным, ни поучительным. В раздражении от того, что с ним разговаривают, как он это назвал, «по-профессорски», он разразился бранью, а затем развернул передо мной свое представление о роли президента: «Если президент знает, чего он хочет, ему не может помешать никакая бюрократия. Президент обязан знать, когда следует прекратить принимать советы».
Быстро отступив на привычную академическую почву, я спросил Трумэна, по какому внешнеполитическому решению он хотел, чтобы его запомнили. «Мы полностью разгромили наших врагов и заставили их сдаться, — заметил он. — А затем мы же помогли им восстановиться, стать демократическими странами и вернуться в сообщество наций. Только Америка сумела бы это сделать». После этого Трумэн прошел вместе со мной по улицам Индепенденса к простому дому, где он жил, чтобы познакомить меня со своей женой Бесс.
Я пересказываю эту краткую беседу, потому что она полностью отразила суть истинно американской натуры Трумэна: его понимание величия президентского поста и обязанностей президента, его гордость могуществом Америки и, превыше всего, его веру в то, что истинное призвание Америки состоит в том, чтобы служить источником свободы и прогресса для всего человечества.
Трумэн приступил к самостоятельному исполнению президентских обязанностей, выйдя из тени Рузвельта, который после смерти превратился в почти мифическую личность. Трумэн искренне восхищался Рузвельтом, но, в итоге, как и подобает каждому новому президенту, он сформировал унаследованный от него пост с точки зрения своего собственного опыта и ценностей.
Став президентом, Трумэн гораздо в меньшей степени, чем Рузвельт, ощущал эмоциональную приверженность единству союзников; для выходца из изоляционистского Среднего Запада единство между союзниками было скорее предпочтительным с практической точки зрения, чем эмоциональной или моральной необходимостью. Не испытывал Трумэн и восторженности по поводу военного партнерства с Советами, к которым он всегда относился с осмотрительностью. Когда Гитлер напал на Советский Союз, тогда еще сенатор Трумэн расценивал обе диктатуры как равнозначные в моральном плане и рекомендовал, чтобы Америка содействовала тому, чтобы они сражались до своей смерти: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя мне ни при каких обстоятельствах не хотелось бы видеть победителем Гитлера. Ни один из них не выполняет своих обещаний»
[582].
Несмотря на ухудшение состояния здоровья Рузвельта, Трумэна за все три месяца пребывания на посту вице-президента ни разу не привлекали к участию в выработке ключевых внешнеполитических решений. Не был он и введен в курс дела относительно проекта создания атомной бомбы.
Трумэн получил в наследство международную обстановку, где разделительные линии не оформлялись юридически, а определялись сходившимися друг с другом армиями с востока и с запада. Политическая судьба стран, освобожденных союзниками, еще не была решена. Большинство традиционных великих держав должны были приспосабливаться к новой для себя роли. Франция оказалась повержена; Великобритания, хотя и победила, но была истощена; Германию разрезали на четыре оккупационные зоны — пугавшая Европу своей силой с 1871 года она теперь из-за своего бессилия угрожала хаосом. Сталин передвинул советскую границу почти на 1000 километров к западу до Эльбы, в то время как перед его армиями образовывался вакуум вследствие слабости Западной Европы и планируемого вывода американских войск.
Первоначальным инстинктивным порывом Трумэна было поладить со Сталиным, особенно с учетом того, что американские начальники штабов все еще хотели советского участия в войне против Японии. Хотя Трумэн был раздражен неуступчивым поведением Молотова во время первой встречи с советским министром иностранных дел в апреле 1945 года, он объяснял трудности разностью исторического опыта. «Нам надо твердо держаться с русскими, — сказал Трумэн. — Они не знают, как себя вести. Они похожи на слона в посудной лавке. Им всего 25 лет. Нам уже больше 100, а британцы на несколько веков старше. Мы должны научить их, как себя вести»
[583].
Это было типично американское заявление. Начав с предположения о наличии связующей гармонии, Трумэн объяснял разногласия с Советами не противоположностью геополитических интересов, а «неумением себя вести» и «политической незрелостью». Иными словами, он верил в возможность сподвигнуть Сталина на «нормальное» поведение. И когда столкнулся с реальностью, говорящей о том, что на самом деле напряженность между Советским Союзом и Соединенными Штатами проистекает не по причине какого-то недоразумения, а носит общий характер, началась история холодной войны.
Трумэн унаследовал главных советников Рузвельта, и его президентство началось с попытки и далее развивать концепцию своего предшественника относительно «четырех полицейских». В своем обращении 16 апреля 1945 года, через четыре дня после вступления в должность, Трумэн в мрачных тонах обрисовал контраст между мировым содружеством и хаосом и не увидел никакой альтернативы глобальной коллективной безопасности, кроме анархии. Трумэн вновь подтвердил свою приверженность вере Рузвельта в особую обязанность союзников военных лет по поддержанию своего единства с тем, чтобы установить и сберечь новый мирный международный порядок, а самое главное, отстоять принцип, утверждающий, что международные конфликты не должны решаться с применением силы:
