На этих ранних этапах следования Америки политике сдерживания никто даже представить себе не мог, какое нарастающее напряжение будет испытывать ее психика из-за конфликтов, единственная цель которых состояла во внутренней трансформации противника и которые не имели никаких критериев оценки успеха каждого промежуточного шага. Тогда преисполненным уверенности в себе американским лидерам казалось невероятным, что их стране понадобится всего два десятилетия, чтобы от мучительных сомнений в правильности избранного направления перейти к уверенности в том, что предположение о крахе коммунизма будет реализовано на практике. Некоторое время они были полностью заняты тем, чтобы страна взяла на себя новую роль в международных делах, и отбивали критику в адрес такого революционного поворота в американской внешней политике.
По мере того как политика сдерживания медленно принимала конкретные формы, критика, на которую она натолкнулась, велась представителями трех различных философских школ. Первой из них можно считать школу «реалистов», типичный представитель которой Уолтер Липпман утверждал, что политика сдерживания приведет к психологическому и геополитическому перенапряжению при одновременном истощении американских ресурсов. Наиболее ярко отобразил ход мыслей сторонников второй школы Уинстон Черчилль, возражавший против отсрочки переговоров до тех пор, пока не будет обеспечен перевес в политике с позиции силы. Довод Черчилля состоял в том, что позиция Запада никогда вновь не станет столь же сильной, как в самом начале такого явления, которое станет известно как холодная война, и что его относительные переговорные возможности будут только ухудшаться. Наконец, был еще и Генри Уоллес, который изначально отказывал Америке в моральном праве проводить политику сдерживания. Постулируя фундаментальное моральное равенство обеих сторон, Уоллес утверждал, что советская сфера влияния в Центральной Европе вполне законна, а сопротивление этому со стороны Америки лишь усиливает напряженность. Настаивая на возвращении к тому, что он полагал рузвельтовской политикой: покончить с холодной войной односторонним решением Америки.
Будучи наиболее красноречивым защитником дела «реалистов», Уолтер Липпман отвергал предположение Кеннана относительно того, что советское общество уже несет в себе семена собственного упадка. Он считал эту теорию слишком умозрительной, чтобы лечь в основание американской политики:
«По оценке мистера Х, запасы на черный день отсутствуют. Нет подушки прочности на случай неудачного стечения обстоятельств, недостатков управления, ошибок и непредвиденных ситуаций. Он призывает принять как данность, что советская власть уже слабеет. Он изо всех сил призывает нас поверить в то, что наши самые большие надежды вскоре воплотятся в жизнь»
[656].
Политика сдерживания, по утверждению Липпмана, загонит Америку в тылы расширившихся внешних границ советской империи, включающей в себя, с его точки зрения, множество стран, не являющихся государствами в современном смысле слова. А военные обязательства так далеко от дома не смогут укрепить безопасность Америки и ослабят ее решимость. Политика сдерживания, если верить Липпману, позволит Советскому Союзу выбирать точки максимального расстройства планов Соединенных Штатов, сохраняя при этом не только дипломатическую, но и даже военную инициативу.
Липпман подчеркивал важность выработки критериев для определения того, в каких районах противодействие советской экспансии жизненно важно для американских интересов. Без такого критерия Соединенные Штаты вынуждены будут организовывать «неоднородную смесь сателлитов, клиентов, иждивенцев и марионеток», что позволит новоявленным союзникам Америки эксплуатировать политику сдерживания в своих собственных интересах. Соединенные Штаты попадут в западню, будучи вынуждены поддерживать нежизнеспособные режимы, что поставит Вашингтон перед печальным выбором между «умиротворением и поражением с потерей лица или… их поддержкой (союзников США) непомерной ценой»
[657].
Это был действительно пророческий анализ того, что предстояло Соединенным Штатам, хотя предложенное Липпманом средство вряд ли соответствовало универсалистской американской традиции, которая была гораздо ближе апокалиптическому ожиданию Кеннана. Липпман просил, чтобы американская внешняя политика руководствовалась методом анализа конкретных ситуаций, а не общими принципами, которые, как предполагалось, носят универсальный характер. По его мнению, американская политика должна быть менее всего ориентирована на свержение коммунистической системы, а скорее быть направлена на восстановление нарушенного войной баланса сил в Европе. Политика сдерживания предполагала разделение Европы, в то время как истинные интересы Америки заключаются в том, чтобы выдворить советское государство из центра европейского континента:
«Более 100 лет все российские правительства пытались распространиться на Восточную Европу. Но только когда Красная Армия вышла на реку Эльбу, правители России оказались в состоянии реализовать амбициозные планы Российской империи и идеологические цели коммунизма. И потому настоящая политика должна иметь первостепенной задачей такое урегулирование, которое повлекло бы за собой эвакуацию из Европы. …Американскую мощь следует использовать не для того, чтобы «сдерживать» русских в разбросанных повсюду точках, но держать под контролем всю русскую военную машину и оказывать нарастающее давление в поддержку дипломатической политики, имеющей конкретной целью такое урегулирование, следствием которого явится вывод войск»
[658].
Судьба и впрямь была щедра на таланты, которыми она одарила Америку сразу в послевоенный период. Американские политические лидеры были замечательными и многоопытными людьми. А за ними стояла когорта таких выдающихся личностей, как Джон Макклой, Роберт Ловетт, Дэвид Брюс, Эллсворт Бункер, Аверелл Гарриман и Джон Фостер Даллес, по очереди входившие в правительство, всегда готовые послужить президенту на внепартийной основе.
А из числа интеллектуалов Америка могла опираться на школу как Липпмана, так и Кеннана, когда они оба достигли вершины своих возможностей. Кеннан верно оценил присущую коммунизму слабость; Липпман точно предсказал затруднения, сопряженные с проведением преимущественно носящей реактивный характер внешней политики, основанной на сдерживании. Кеннан призывал к долготерпению, чтобы дать истории реализовать неизбежные тенденции; Липпман призывал проявлять дипломатическую инициативу и обеспечивать европейское урегулирование, пока мощь Америки все еще являлась преобладающей. Кеннан обладал лучшим интуитивным пониманием движущих сил американского общества; Липпман, с другой стороны, осознал предстоящее напряжение, порожденное патовой ситуацией и двусмысленностью дел, которые сдерживание, возможно, заставит Америку поддержать.
