Вашингтон рассуждал именно в этом направлении, когда приказал Макартуру не выходить к реке Ялу некорейскими силами. Но приказ не трансформировался в политическое предложение Пекину и даже не был доведен до сведения общественности. Во всяком случае, Макартур пренебрег директивой, сочтя ее «нецелесообразной». А Вашингтон, в лучших своих традициях не уметь предвидеть действия командующего на поле боя, не проявил настойчивости. Макартур добился до такой степени неожиданного успеха под Инчхоном, что американские политические лидеры были более чем наполовину убеждены, что он понимал Азию лучше, чем они.
И когда ударила Китайская народно-освободительная армия, то шок от неожиданности привел к почти паническому отступлению американских войск от реки Ялу до рубежей к югу от Сеула, города, который был оставлен вторично за последние полгода. В результате отсутствия доктрины ограниченной войны этот кризис вызвал у трумэновской администрации потерю контроля над политическими целями войны. Находясь в зависимости от изменчивой военной ситуации, эти цели определялись как прекращение агрессии, объединение Кореи, обеспечение безопасности войск Организации Объединенных Наций, гарантирование прекращения огня по линии 38-й параллели и предотвращение расширения масштабов войны.
Когда американские сухопутные войска вступили в бой в начале июля 1950 года, целью их применения было объявлено «отражение агрессии», хотя этому термину так и не было придано конкретного значения. После высадки в Инчхоне в сентябре и развала северокорейской армии, цель изменилась и стала именоваться «объединением». Трумэн объявил ее 17 октября 1950 года, но не выдвинул при этом политической схемы взаимоотношений с Китаем. Заявления Трумэна, предназначенные для Пекина, не выходили за рамки сакраментальных выражений доброй воли, о чем, как считал Мао, как раз и шла речь: «Нашей единственной целью в Корее, — сказал Трумэн, отдавая приказ двигаться на север, — является установление мира и обеспечение независимости. Наши войска останутся там лишь на тот срок, который потребуется Организации Объединенных Наций для этих целей. Мы не ищем территориальных приобретений или иных особых привилегий в Корее, ни где-либо еще. У нас нет агрессивных планов в отношении Кореи или какого-либо другого места на Дальнем Востоке или где-либо еще»
[681].
Мао Цзэдун никак не мог положиться на заверения со стороны своего главного капиталистического противника, который в данный момент защищал его смертельных врагов на Тайване. Трумэн также не определил конкретно, что понимается под «агрессивными планами», которые он публично осуждал, и не устанавливал предельных сроков вывода американских войск из Северной Кореи. Единственное, что могло бы удержать Мао от вмешательства, если вообще таковое было возможно, так это выдвижение предложения об установлении какого-либо рода буферной зоны вдоль китайской границы. Такие попытки никогда не предпринимались.
В течение последующих нескольких месяцев американские войска показали, на какой огромный риск пошли китайские руководители. Их первоначальные победы на реке Ялу были связаны с фактором неожиданности и рассредоточением американских сил вдоль линии фронта. Вскоре стало очевидно, что китайская армия не обладает достаточной огневой мощью, чтобы выбить американские войска из оборонительных позиций, и что в отсутствие элемента внезапности они не в состоянии прорвать заранее подготовленные линии обороны, — например, вдоль узкой горловины на полуострове. И как только американские силы произвели перегруппировку, обнаружилось, что на той стадии развития Китая их огневая мощь значительно превосходит китайскую.
Как только Китай вступил в войну, американские цели вновь изменились и буквально в течение нескольких дней. 26 ноября 1950 года китайцы начали контрнаступление; к 30 ноября Трумэн обнародовал заявление, не считающее объединение Кореи целью войны и откладывающее решение этого вопроса на «более поздние переговоры». А неопределенная формула «пресечения агрессии» вновь стала главной целью Америки:
«Вооруженные силы Организации Объединенных Наций находятся в Корее для того, чтобы покончить с агрессией, угрожающей не только структуре Организации Объединенных Наций, но и всем надеждам человечества на мир и справедливость. Если Организация Объединенных Наций уступит силам агрессии, ни одна страна не сможет чувствовать себя в полной безопасности»
[682].
К началу января 1951 года линия фронта проходила примерно в 80 километрах южнее 38-й параллели, и Сеул вновь оказался в руках коммунистов. В этот момент китайцы повторили ошибку Макартура трехмесячной давности. Если бы они предложили урегулирование по линии 38-й параллели, Вашингтон, безусловно, согласился бы, а Китай прославился бы тем, что победил армию Соединенных Штатов всего лишь через год после победы в собственной гражданской войне. Но, как и Трумэна полгода назад, Мао Цзэдуна охватила эйфория от неожиданных успехов, и он вознамерился вообще выдворить американские силы с полуострова. Он тоже потерпел крупную неудачу. Китайцы стали нести тяжелые потери, когда атаковали укрепленные американские позиции к югу от Сеула.
К апрелю 1951 года произошел очередной перелом в ходе военных действий, и американские войска во второй раз перешли 38-ю параллель. Но перелом в военных действиях стал не единственным фактором этой войны. Поскольку администрация Трумэна была до такой степени травмирована шоком от китайского вмешательства, то избегать риска стало ее главной целью.
Однако произведенная в Вашингтоне оценка факторов риска основывалась на ряде ложных предположений. Америка предположила, — как она это сделает десятилетием позже применительно к Вьетнаму, — что она имеет дело с централизованно руководимым коммунистическим заговором в целях захвата всего мира. И если Москва «заказала музыку», то это означало, что ни Китай, ни Корея не вступили бы в войну без уверенности в советской поддержке. Кремль, как убедил теперь себя Вашингтон, не смирится с поражением; он будет повышать ставки после каждой неудачи своих сателлитов. Нацеливаясь на ограниченную победу, Америка могла бы вызвать всеобщую войну с Советским Союзом. В силу этого Америка не могла себе позволить победить в ограниченной войне, поскольку коммунистический блок заплатил бы любую цену, чтобы не потерпеть поражение.
Реальность была совершенно иной. Сталин согласился на северокорейское нападение лишь тогда, когда Ким Ир Сен заверил его, что риск войны минимален. А если Сталину удалось склонить китайцев к вмешательству, то, вероятнее всего, лишь для того, чтобы увеличить зависимость Китая от Советского Союза. Настоящие фанатики этого дела сидели в Пекине и Пхеньяне; Корейская война вовсе не была кремлевским заговором, затеянным, чтобы завлечь Америку в Азию, чтобы потом иметь возможность атаковать Европу. Противовесом советскому нападению на Европу являлось Стратегическое авиационное командование Военно-воздушных сил США, которое не было задействовано в Корее. Советский Союз имел весьма малые ударные ядерные силы, если вообще имел. С учетом неравенства в ядерной мощи Сталин терял в случае всеобщей войны неизмеримо больше, чем Соединенные Штаты. Независимо от неравенства в размерах сухопутных сил в Европе, крайне маловероятно, что Сталин пошел бы на риск развязывания войны с Соединенными Штатами из-за Кореи. На самом деле помощь Сталина Китаю была весьма скупой, он требовал за нее оплаты наличными, чем были посеяны семена китайско-советского раздора.
