Руководство Америки полагало, что оно осознает опасность эскалации, но оно так и не сумело понять всю опасность патовых ситуаций в будущем. «Мы воюем, чтобы отразить ничем не прикрытую агрессию в Корее, — сказал Трумэн в апреле 1951 года. — Мы стараемся не допустить распространения корейского конфликта на другие районы. Однако в то же время необходимо вести военные действия таким образом, чтобы обеспечить безопасность наших вооруженных сил. Это необходимо, если им предстоит продолжать войну до тех пор, пока враг не откажется от безжалостных попыток уничтожить Республику Корея»
[683].
Но вести войну ради «безопасности наших вооруженных сил» стратегически бессмысленно. Поскольку война сама по себе уже представляет собой риск для их безопасности, превращать «безопасность наших вооруженных сил» в цель — значит удариться в тавтологию. Поскольку Трумэн не придумал иной цели войны, кроме как вынудить врага отказаться от своих попыток — то есть, другими словами, в самом лучшем случае добиться возвращения к существовавшему до этого положению, — порожденное этим разочарование вызовет давление с целью достижения победы. Макартур не рассматривал бы тупиковое положение как значимую цель. Он настоятельно и красноречиво утверждал, что опасность эскалации заложена уже в самом решении осуществить военное вмешательство и что ее нельзя уменьшить сдержанностью при проведении военных операций. Пожалуй, продолжение войны лишь увеличит подобные риски. Выступая на слушаниях в 1951 году, Макартур настаивал на следующем: «Вам приходится иметь дело с войной, и вы не можете просто сказать: «Пусть эта война продолжается до бесконечности, а я буду готовиться к какой-нибудь другой войне…»
[684] И поскольку он не соглашался с точкой зрения администрации относительно того, что корейскую войну будто бы следует вести таким образом, чтобы не давать Советам повода развернуть широкомасштабное нападение, то Макартур защищал стратегию разгрома китайских армий, по крайней мере в Корее.
Предложения Макартура включали «ультиматум, требующий, чтобы либо он [Китай] в течение разумного срока явился на переговоры и согласовал условия прекращения огня, либо его действия в Корее будут считаться объявлением войны странам, задейстованным там, и тогда эти страны предпримут такие шаги, какие они сочтут нужными, чтобы довести дело до конца»
[685]. Макартур в разное время требовал бомбить базы в Маньчжурии, объявить блокаду Китаю, подкрепить американские войска в Корее и перебросить силы националистического Китая с Тайваня в Корею. Обосновывалось все тем, что он считал это «нормальным способом обеспечить справедливый и почетный мир в кратчайшие по возможности сроки и с минимальной потерей человеческих жизней путем использования всего вашего потенциала»
[686].
Ряд рекомендаций Макартура выходил далеко за пределы полномочий командующего театром военных действий. К примеру, рекомендация пригласить в Корею силы националистического Китая было бы равносильно объявлению войны всеобщего характера Китайской Народной Республике. Если бы китайская гражданская война была перенесена на корейскую почву, ни одна из китайских сторон не согласилась бы на ее окончание, не одержав полной победы, и Америка оказалась бы вовлеченной в неограниченный по времени конфликт.
И все-таки основополагающим стал не вопрос адекватности некоторых конкретных рекомендаций Макартура, а поставленный им ребром ключевой вопрос: существует ли выбор между тупиковой ситуацией и всеобщей войной? 11 апреля 1951 года, когда Трумэн уволил Макартура, дебаты разгорелись открыто. Обычно смелый, Трумэн не имел никакой альтернативы, кроме как сместить командующего, выказавшего публичное неповиновение. Но он также тем самым возложил на Америку обязанность проводить стратегию, оставлявшую инициативу в руках противника. Дело в том, что, делая соответствующее заявление, Трумэн вновь скорректировал формулировку стоящих перед Америкой целей. Впервые «отражение агрессии» определялось как достижение урегулирования по существующей линии прекращения огня, где бы она ни пролегала, — тем самым создавая еще один повод для китайцев интенсифицировать военные усилия для обеспечения себе наилучшей из возможных линий:
«Реальный мир может быть достигнут посредством урегулирования на основе следующих факторов:
Первый: Боевые действия должны прекратиться.
Второй: Должны быть предприняты конкретные шаги для того, чтобы обеспечить невозобновление боевых действий.
Третий: Агрессии должен быть положен конец»
[687].
Объединение Кореи, которого полгода назад Соединенные Штаты пытались добиться силой оружия, откладывалось на будущее: «Урегулирование, основанное на данных составляющих факторах, открыло бы путь к объединению Кореи и выводу всех иностранных вооруженных сил»
[688].
Макартура встречали как героя, и он принял участие в серии широко освещавшихся слушаний в сенате. Свой вопрос Макартур основывал на анализе, по его выражению, традиционных взаимоотношений между внешней политикой и военной стратегией:
«Определением общего характера, бывшим в ходу в течение многих десятилетий, являлось утверждение о том, что война есть конечный итог политики; то есть что, если исчерпаны все иные политические средства, вы обращаетесь к применению силы. А когда вы это сделали, возникает вопрос сбалансированности контроля, сбалансированности концепции, главного интереса, и как только вы достигаете стадии убийства противника, тогда контроль переходит в руки военных…
Я безапелляционно заявляю, что, когда люди вступают в схватку, не может быть никаких манипуляций от имени политики, которые ставили бы ваших собственных людей в невыгодное положение, уменьшали бы их шансы на победу и увеличивали бы потери среди них»
[689].
Макартур был прав, когда выступал против патовой ситуации как национальной политики. Он, однако, сделал политические ограничения неизбежными, выступив против постановки каких бы то ни было политических целей, даже таких, какие требуются для поддержания победы на локальном уровне. Если дипломатия исключалась из процесса определения целей войны, то любой конфликт автоматически превращался бы во всеобщую войну, независимо от ставок и рисков, что является далеко не последним соображением в век ядерного оружия.
