Эти аспекты политики сдерживания наложили, по-видимому, непомерное бремя на американский народ, который попросили смириться с тяжелыми потерями, пока его политическое руководство стремилось проплыть самым узким проходом между сопротивлением агрессии и недопущением войны всеобщего характера, — не придавая при этом ни одному из этих понятий действующего рабочего смысла. Последствием подобного подхода стал взрыв разочарования и поиск козлов отпущения. Маршалла, и особенно Ачесона, поносили на все лады. Якобы имевшая место коммунистическая инфильтрация в Вашингтоне систематически эксплуатировалась демагогами наподобие сенатора Джозефа Маккарти.
Тем не менее наиболее важным аспектом реакции американской общественности на войну в Корее было не недовольство бесконечной войной, но долготерпение в отношении нее. Перед лицом всех разочарований Америка упорно несла крест глобальной ответственности в, казалось бы, непрекращающейся борьбе, сопряженной с тяжелыми потерями и не приводящей к определенному исходу. В конце концов Америка добилась цели, хотя и более высокой ценой и по истечении более продолжительного срока, чем это было необходимо. Полутора десятилетиями позднее американцы испытают еще более тяжкие душевные страдания по поводу конфликта в Индокитае.
Существует, однако, коренное различие между корейской внутренней проблемой и агонией, испытанной Америкой позднее в связи с Индокитаем. Критики Корейской войны настаивали на победе, в то время как критики Вьетнамской войны проповедовали признание, а иногда даже важность поражения. Противоречия, связанные с войной в Корее, давали администрации Трумэна определенные рычаги на переговорах; Трумэн и его советники могли использовать наличие внутренней оппозиции как угрозу против Северной Кореи и Китая, поскольку альтернативой было более энергичное ведение войны. В войне в Индокитае все было по-другому. Противники войны, проповедовавшие безоговорочный вывод американских войск из Вьетнама, ослабляли переговорное положение Америки.
Если подводить окончательный итог этого анализа, все участники военных действий в Корее извлекли для себя важные уроки из этого. Американские государственные деятели того периода заслуживают того, чтобы их запомнили за ту дальновидность, с которой они направили вооруженные силы в далекую страну, объявленную всего за несколько месяцев до этого не играющей никакой роли для безопасности Америки. Когда был брошен вызов, им хватило смелости полностью изменить свой подход, так как они поняли, что смириться с коммунистической оккупацией Кореи означало бы подорвать американские позиции в Азии, особенно чрезвычайно важные отношения Америки с Японией.
В начале периода мирового лидерства Америка сдала свой первый экзамен, хотя и с большим трудом. И тем не менее невинность Америки была всего лишь оборотной стороной исключительной способности к самоотдаче, которая позволила американцам перенести гибель и увечья 150 тысяч своих сограждан в войне, не приведшей к убедительному исходу. Кризис в Корее привел к накоплению сил в Европе и созданию Организации Североатлантического договора, позволившей выдержать долгое соперничество на выносливость, которым стала холодная война как таковая. Америке пришлось заплатить свою цену в кругах революционных лидеров в Юго-Восточной Азии и в других местах, открывших метод боевых действий, при помощи которого можно было уклоняться от вовлечения в крупномасштабные наземные сражения, сохраняя при этом способность сломить решимость сверхдержавы.
Уроки для Китая оказались не совсем однозначными. Несмотря на свою явную материальную слабость, Китай умудрился поставить сверхдержаву в безвыходное положение благодаря сочетанию дипломатических и военных маневров. Но он также узнал цену фронтальной схватки с американской военной машиной. За весь период холодной войны больше не будет других китайско-американских военных столкновений. А неохотная и скудная поддержка Пекина со стороны Советского Союза посеяла семена китайско-советского разрыва.
Более всего проигравшей стороной в Корее оказался Советский Союз, страна, которая, как думали американские руководители, организовала все это мероприятие. В течение двух лет с момента вторжения в Корею Америка сумела привлечь к себе все страны, находившиеся на ее стороне всемирной разделительной линии. Соединенные Штаты утроили оборонные расходы и преобразовали Североатлантический альянс из политической коалиции в объединенную военную организацию, во главе которой встал американский главнокомандующий. В перспективе предстояло перевооружение Германии и была сделана попытка создать европейскую армию. Вакуум, существовавший перед советскими войсками в Центральной Европе, оказался заполнен. Даже если предположить, что Америка могла бы добиться в Корее большего, Советы с этого времени вынуждены будут измерять свои успехи размерами потерь и возможной поддержки в дальнейшем коммунистических авантюристов, особенно в Индокитае. Но в ответ они столкнулись с массовым наращиванием баланса сил, связанным с перевооружением союзников и усилением связей между ними.
Этот сдвиг, который марксисты называют изменением соотношения сил, не прошел незамеченным для лидера, который привык строить свою политику на основе подобного анализа. Не прошло и полутора лет с момента вторжения в Южную Корею, как Сталин выступил с инициативой пересмотра советской политики, кульминацией которой стал наиболее значительный дипломатический ход Советского Союза непосредственно после окончания Второй мировой войны.
Глава 20
Переговоры с коммунистами Аденауэра, Черчилля и Эйзенхауэра
В марте 1952 года, до окончания войны в Корее, Сталин сделал дипломатический заход в целях урегулирования холодной войны, по причинам, совершенно противоположным ожиданиям авторов сдерживания. Эта инициатива была вызвана вовсе не трансформацией советской системы, как они предсказывали. Вместо этого главный идеолог пытался защитить коммунистическую систему от тягот гонки вооружений, с которой, как он, по-видимому, убедился, она не сможет справиться. И действительно, при том уровне сочетания марксизма и паранойи, Сталин первоначально даже не поверил, что Америка сможет набрать такую мощь для поначалу сугубо оборонительных целей.
В сталинском предложении ничего не говорилось об установлении гармоничного мирового порядка. Вместо того чтобы покончить с предпосылками холодной войны, он призвал к взаимному признанию жупела американского мышления — наличия двух сфер влияния: одной для Америки в Западной Европе, другой для Советского Союза в Восточной Европе, с объединенной, вооруженной, нейтральной Германии посередине.
С той поры историки и политические лидеры спорят, рассматривать ли это предложение Сталина как упущенную возможность окончания холодной войны или целью этого продуманного шага было втянуть демократические страны в переговоры, сам факт начала которых блокировал бы перевооружение Германии. Пытался ли Сталин подтолкнуть Запад на действия, которые подорвали бы его внутреннее единство, или он имел в виду повернуть вспять все углублявшуюся конфронтацию между Востоком и Западом?
Ответ заключается в том, что Сталин, вероятно, сам не решил, как далеко он готов будет зайти, чтобы ослабить напряженность в отношениях с Западом. Хотя он сделал предложения, которые демократии охотно бы приняли четырьмя годами ранее, его поведение в промежуточный период сделало практически невозможным подвергнуть испытанию его искренность, — а на деле этот вопрос уже не играл почти никакой роли. Поскольку, независимо от конечных целей Сталина, их проверка вызвала бы серьезнейшие трения внутри Североатлантического альянса и тем самым сняла бы все предпосылки, приведшие в первую очередь к выдвижению подобного предложения.
