Официальная реакция Эйзенхауэра и Макмиллана была уклончивой. Привыкнув к относительно сговорчивым, исключительно недолговечным премьер-министрам Четвертой республики, они ответили де Голлю выдвижением в высшей степени бюрократических, по сути, схем в надежде на то, что со временем предложение де Голля само собой сойдет на нет. Они приняли принцип регулярных консультаций, но постарались понизить их уровень до уровня ниже глав правительств, а также указали, что предпочтительнее всего было бы, если бы повестка дня такого рода совещаний ограничивалась чисто военными вопросами.
Тактика Эйзенхауэра и Макмиллана — то есть стремление утопить суть в процедурных вопросах — только тогда имела смысл, если бы правильным оказалось предположение, что де Голль был-де человеком высокопарным и легкомысленным, и ему некуда было деваться. Но обе эти предпосылки оказались абсолютно неверными. Натолкнувшись на непонимание, де Голль прибег к тактике подписания документов путем убеждения партнеров по переговорам в том, что у него на самом деле есть и другие варианты. Он распорядился убрать с французской территории американское ядерное оружие, вывел французский флот из-под объединенного командования НАТО, а в 1966 году вообще вывел Францию из военной организации НАТО. Но прежде чем совершить тот судьбоносный шаг, де Голль успел вступить в стычку с молодым, динамичным американским президентом Джоном Ф. Кеннеди.
Кеннеди олицетворял новое поколение американских лидеров. Они воевали во Вторую мировую войну, но не руководили ею; они поддерживали создание послевоенного мирового порядка, но не входили в число его творцов. Предшественники Кеннеди, «присутствовавшие в момент творения», сосредоточили свои усилия на сохранении того, что было ими создано. Администрация Кеннеди была сторонником новой архитектоники. Для Трумэна и Эйзенхауэра целью Североатлантического альянса было отражение советской агрессии; Кеннеди же хотел, чтобы родилось атлантическое сообщество, которое проложило бы дорогу к тому, что позднее стало именоваться новым мировым порядком.
Ради достижения этой цели администрация Кеннеди разработала двухсторонний подход, пытаясь одновременно найти и рациональное применение ядерному оружию, и точное в политическом смысле понимание сущности будущего атлантического содружества. Кеннеди был потрясен разрушительными последствиями все еще господствовавшей тогда военной доктрины массированного возмездия. Под руководством своего блистательного министра обороны Роберта Макнамары он стремился разработать такую стратегию, которая создавала бы иные варианты развития военных событий, кроме Армагеддона, последней битвы добра и зла, и капитуляции. Администрация Кеннеди увеличила акцент на обычные виды вооружений и попыталась найти формулу выборочного применения ядерного оружия. Растущая уязвимость Америки по отношению к ядерному нападению со стороны Советского Союза привела к появлению так называемой стратегии гибкого реагирования, система управления при которой и варианты действий были запроектированы таким образом, чтобы Соединенные Штаты смогли определиться, до какой степени противник готов пойти на сотрудничество, как и каким оружием будет вестись война и на каких условиях она может закончиться.
Тем не менее, чтобы такого рода стратегия работала, ядерное оружие должно было находиться под централизованным — то есть американским — управлением. Кеннеди назвал французскую ядерную программу «враждебной» НАТО, а его министр обороны заклеймил саму идею европейских ядерных сил, включая и силы Великобритании, с применением ряда эмоционально окрашенных прилагательных, среди которых были и такие, как «опасных», «дорогих», «быстро устаревающих», «недостаточно надежных». Заместитель госсекретаря Джордж Болл подкрепил это доводом о том, что «у дороги к распространению ядерных вооружений нет логического конца»
[871].
Поэтому администрация Кеннеди настаивала на «интеграции» всех ядерных сил НАТО и выступила с проектом для достижения этой цели — создания многосторонних ядерных сил НАТО (МЯС). Несколько сот ракет среднего радиуса действия с дальностью полета от 2400 до 3200 километров должны были быть установлены на суда под командованием НАТО. Чтобы подчеркнуть союзный характер этих сил, команды судов должны были быть многонациональными, из различных стран-участниц
[872]. Но поскольку за Соединенными Штатами сохранялось право вето, МЯС не решали основной ядерной дилеммы НАТО; они оказывались бы либо избыточными, либо бесполезными.
4 июля 1962 года Кеннеди провозгласил величественную Декларацию взаимозависимости Соединенных Штатов и объединенной Европы. Политически и экономически интегрированная Европа стала бы равным партнером Соединенных Штатов, разделяя с ними бремя и обязанности мирового лидера
[873]. Конкретизируя эту преисполненную символизма тему позднее в речи во франкфуртской Паульскирхе, где в 1848 году собиралось либеральное немецкое Национальное собрание, Кеннеди связал перспективы североатлантического партнерства с европейской интеграцией:
«Только полностью сплоченная Европа может защитить нас от развала альянса. Только такая Европа даст возможность обеспечить полнейшую взаимность в отношениях по обе стороны океана, когда речь идет об атлантической повестке дня. Только при наличии такой Европы для нас возможен полный компромисс между равными, равенство в распределении обязанностей и равный уровень самопожертвования»
[874].
Красноречивый вызов Кеннеди угодил в трясину двойственного положения Европы, рост экономического могущества которой сочетался с ощущением военного бессилия, особенно в ядерной области. Как раз те самые качества, которые делали гибкое реагирование столь привлекательным и столь необходимым для Соединенных Штатов, порождали сомнения среди их союзников по НАТО. Практические последствия применения стратегии гибкого реагирования заключались в том, что она обеспечила бы Вашингтону бо́льшую свободу политического выбора применительно к решению о начале войны. То есть была бы достигнута та самая желанная для де Голля цель, которой он пытался добиться при помощи force de frappe, «ударных сил», как он называл французские ядерные силы, когда они, в конечном счете, появились на свет в 1960-е годы. Само качество решимости и гибкости, столь желанное для Америки, подкрепляло французские доводы в пользу автономии в ядерном отношении в качестве страховки на случай возникновения сомнений у Америки в момент кризиса. Хотя целью Америки было укрепление сдерживания путем придания большей достоверности ядерной угрозе, большинство союзников предпочитало строить стратегию сдерживания на иной основе — посредством повышения степени риска для противника, четко придерживаясь стратегии массированного возмездия, независимо от нигилистичности последствий. Вопрос о том, что делать, если блеф не сработает, никогда и не обсуждался, хотя вариант капитуляции не мог исключаться.
