Провозгласив принцип, администрация была обязана выработать соответствующую политику. И тем не менее в течение следующих трех месяцев она была занята Берлинским кризисом. К тому моменту, когда она снова оказалась в состоянии обратиться к Вьетнаму, к осени 1961 года, ситуация в области безопасности ухудшилась до такой степени, что могла быть восстановлена лишь посредством какого-либо рода американского военного вмешательства.
Главный военный советник президента генерал Максвелл Тэйлор и директор совета планирования политики Государственного департамента Уолт Ростоу были направлены во Вьетнам для разработки подходящей политики. В отличие от вице-президента Тэйлор и Ростоу принадлежали к ближайшему кругу советников Кеннеди; но, подобно Джонсону, они придерживались давно сформировавшихся взглядов на американскую политику во Вьетнаме, с которыми они и покинули Вашингтон. Истинной целью их миссии было определение масштабов и способов увеличения степени вовлеченности Америки во вьетнамские дела.
Как оказалось, Тэйлор и Ростоу рекомендовали значительное увеличение роли американских советников на всех уровнях вьетнамской администрации. Следовало командировать так называемый отряд военного материально-технического обеспечения в количестве 8 тысяч человек под предлогом оказания содействия в борьбе с наводнениями в дельте реки Меконг. Отряд должен быть оснащен достаточным количеством военного снаряжения, чтобы защитить самих себя; значительное увеличение числа гражданских советников также являлось частью рекомендаций.
Результатом явился фактически компромисс между теми представителями администрации Кеннеди, кто хотел бы ограничить участие Америки во Вьетнаме советнической ролью, и теми, кто выступал за немедленное введение боевых подразделений. Представители последнего течения были далеки от единства по вопросу о характере миссии американских войск; но все они очень сильно недооценивали масштабность проблемы. Исполняющий обязанности заместителя министра обороны Уильям Банди подсчитал, что введение во Вьетнам вплоть до 40 тысяч военнослужащих боевых частей, как это было рекомендовано Объединенным комитетом начальников штабов, давало 70-процентный шанс «заморозить происходящее»
[938]. Поскольку в партизанской войне не существует середины между победой и поражением, «замораживание происходящего» просто-напросто, разумеется, откладывало разгром, ставя при этом на карту веру в Америку в глобальном масштабе. Банди пророчески добавил, что описанные им 30 процентов шансов на неудачу могут повлечь за собой такой же исход, который постиг Францию в 1954 году. Одновременно министр обороны Роберт Макнамара и Объединенный комитет начальников штабов подсчитали, что для достижения победы потребуется присутствие 205 тысяч американцев в случае открытого военного вмешательства Пекина и Ханоя
[939]. Как оказалось, это было вполовину меньше войск, в итоге направленных Америкой для борьбы с одним лишь Ханоем.
Бюрократический компромисс часто отражает подсознательную надежду на то, что по ходу дела произойдет нечто, отчего проблема рассосется сама собой. Но в случае с Вьетнамом не было никакого разумного основания для подобных надежд. При том, что официальные расчеты варьировались между 40 тысячами человек для сохранения положения в неизменном виде и 205 тысячами человек для достижения победы, администрация Кеннеди должна была рассматривать командирование 8 тысяч человек либо как удручающе недостаточное количество, либо как представляющее собой лишь первую партию для демонстрации все более важной роли Америки. Если вероятность в 70 процентов за «замораживание происходящего» могла бы казаться привлекательной, то их следовало бы положить на чашу весов рядом с глобальным воздействием катастрофы, сравнимой с той, которую потерпела Франция.
Дело шло со всей очевидностью в сторону количественного наращивания вовлеченности, так как Кеннеди не изменил свою оценку поставленного на карту. 14 ноября 1961 года он сказал сотрудникам своего аппарата, что реакцию Соединенных Штатов на коммунистическую «агрессию» будут «изучать по обе стороны «железного занавеса» …в качестве мерила намерений и решимости администрации». Если Америка предпочтет путь переговоров вместо направления подкрепления, ее «могут на деле счесть еще более слабой, чем в Лаосе»
[940]. Он отверг предложение Честера Боулза и Аверелла Гарримана о проведении «переговоров» относительно выполнения Женевских соглашений 1954 года, эвфемизма отказа от усилий, связанных с Южным Вьетнамом.
Но если идея переговоров отвергалась, а направление подкреплений трактовалось как неизбежность, не ограниченного временем американского обязательства можно было бы избежать лишь в том случае, если бы Ханой отступил. Для этого, однако, потребовалось бы массированное, а не пошаговое направление подкреплений, если таковое вообще было осуществимо. Америка не была готова браться за это трудное дело и понять, что истинный выбор следует делать между тотальной вовлеченностью и уходом, а постепенная эскалация является самым опасным курсом.
К сожалению, постепенная эскалация была в то время модной. Предназначенная для остановки агрессии без излишнего применения силы, она выполняла более широкую задачу исключения того, чтобы военное планирование обгоняло политические решения, как это случилось накануне Первой мировой войны. Строго рассчитанный ответ был, согласно первоначальному замыслу, сущностью стратегии ядерной войны — пошаговая эскалация, позволяющая избежать всеобщего уничтожения. Но применительно к партизанской войне она таила в себе риск бесконечной эскалации. Каждое действие ограниченного масштаба таило в себе опасность толкования подобной сдержанности как нежелания делать решительный шаг и тем самым поощряло бы противника лезть по лестнице эскалации еще выше. По его мнению, у него будет достаточно времени на урегулирование, когда и если риски станут невыносимыми.
Более внимательное отношение к анналам истории навело бы на мысль о том, что лидеров в Ханое нельзя было заставить отказаться от задуманного при помощи понятных лишь посвященным американских стратегических теорий, что эти люди гениально преодолевали западную технологию и что демократия не была ни их конечной целью, ни обожаемой ими системой. Радости мирного созидательного труда ничуть не привлекали закаленных ветеранов французских тюремных одиночек и десятков лет партизанских сражений. Американская версия реформ вызывала у них презрение. Они всю свою жизнь боролись и страдали лишь для того, чтобы создать единый коммунистический Вьетнам и избавиться от иностранного влияния. Единственной их профессией была революционная война. Если бы Америка вела поиски по всему миру, она не нашла бы более непокорного противника.
По мнению Роджера Хилсмена, бывшего в то время директором бюро разведки и исследований Государственного департамента, целью Америки было низведение Вьетконга до уровня «голодных банд стоящих вне закона мародеров, тратящих все свои силы на то, чтобы остаться в живых»
[941]. Но в какой партизанской войне в истории предполагался прецедент подобного рода? В Малайе она отняла жизни 80 тысяч британских и вдвое большего числа малайских военнослужащих. Она потребовала почти 13 лет на то, чтобы победить противника, составлявшего не более 10 тысяч человек, которые не имели значительной поддержки со стороны или надежных линий коммуникаций и у которых было мало возможностей для увеличения своей численности. Во Вьетнаме партизанская армия исчислялась десятками тысяч, а Север превратил себя в тыловой район вооруженной борьбы, создал базовые территории на протяжении сотен километров границы и сохранял за собой право выбора, когда именно ввести в действие опытную в боевом отношении северовьетнамскую армию, если партизанские войска окажутся под чрезмерным давлением.
