Джонсон отвечал ссылками на ортодоксальные заявления своих предшественников, Трумэна и Кеннеди, включительно. Однако эти истины уже звучали для критиков не только как устаревшие, но и как не относящиеся к делу. Его предложения вступить в переговоры отвергались ханойскими лидерами, которые были весьма искушенными в своем деле, чтобы помогать спустить пар внутренних беспорядков в Америке. Чтобы остановить эту волну, Джонсон постепенно менял переговорные позиции. Он отошел от требования ухода северовьетнамцев еще до прекращения Америкой боевых действий по «формуле Сан-Антонио» о прекращении бомбардировок до начала переговоров. Он также перестал отказываться иметь дело с представителем Ханоя на Юге — Фронтом национального освобождения (ФНО), согласившись вести беседы с конкретными его представителями, и, наконец, пришел к согласию на участие ФНО в переговорах как самостоятельной политической единицы. Он также пытался соблазнить Ханой программой экономической помощи для всего Индокитая. Каждый из этих шагов отвергался Ханоем как недостаточный, а большинством критикующих внутри США — как лицемерный. Произошла поляризация предмета внутринационального спора: от победы, для которой отсутствовала стратегия, до ухода, в отношении которого не было соответствующей политики.
Более умеренные критики администрации — к группе которых принадлежал и я — настаивали на компромиссе посредством переговоров. Истинным препятствием к этому был, однако, не Вашингтон, а Ханой. Северовьетнамские коммунисты не для того провели всю свою жизнь в смертельной схватке, чтобы закончить ее, поделившись с кем-то властью или произведя деэскалацию партизанской войны, их наиболее эффективного средства оказания давления. Вьетнамские коммунисты были не более способны, чем поколением ранее Сталин, разобраться с точно такой же нереальной надеждой на переговоры, которые не зависели бы от лежащего в их основе баланса сил, или с надеждой, возлагаемой просто на переговорный процесс как таковой. Неоднократные заверения Джонсона о том, что он будет вести себя гибко и непредубежденно, представлялись для Ханоя как наивными, так и не относящимися к делу.
По иронии судьбы, Америка должна была бы заплатить одинаковую цену как за компромисс, так и за победу. Ханой пошел бы на компромисс только в том случае, если бы ощущал себя слишком слабым, чтобы добиться победы, — иными словами, после того, как он окажется разбит. Америка же была бы готова демонстрировать умеренность лишь после войны, но не во время боевых действий. Все стандартные «решения», предлагаемые как администрацией, так и ее умеренными критиками, теряли свое значение из-за упрямой решимости Ханоя. Перемирие, которое для американцев представлялось желательным способом покончить с бойней, устранило бы с точки зрения Ханоя стимул для Америки к уходу. Коалиционное правительство, которое было чем-то чуть большим, чем просто фиговым листком на пути к окончательному захвату власти коммунистами, представлялось ханойским лидерам гарантией выживания Сайгона.
Настоящий выбор, который предстояло сделать Америке, был не между победой и компромиссом, а между победой и поражением. Различие между северовьетнамцами и американцами заключалось в том, что Ханой верно понял, что происходит на самом деле, в то время как ни Джонсон, ни его умеренные критики не были в состоянии заставить себя смириться с реальным положением дел. Мастера Realpolitik в Ханое были убеждены в том, что судьба Вьетнама решится в зависимости от баланса сил на поле боя, — а не за столом переговоров.
Оглядываясь назад, видишь, что Америке, без сомнения, совершенно незачем было платить какую бы то ни было цену за начало переговоров. Ханой принял решение об участии в переговорах до американских президентских выборов 1968 года, но лишь для того, чтобы завязать обе политические партии на исход переговоров. Но ханойские лидеры не желали приступать к переговорам, не сделав предварительно всех усилий, чтобы добиться военного перевеса в свою пользу. Инструментом улучшения переговорной позиции стало наступление в праздник Тэт, который приходится на новый год по лунному календарю. Каждый год, включая 1968 год, на этот период устанавливалось перемирие. Тем не менее 30 января коммунистические силы развернули крупномасштабное наступление на 30 южновьетнамских провинциальных столиц. В обстановке полнейшей внезапности они захватили ключевые объекты в Сайгоне, подошли даже к территории посольства Соединенных Штатов и штаба генерала Уэстморленда. Древняя столица Хюэ пала и оставалась в руках коммунистов в течение 25 пяти дней.
В военном отношении, как теперь общепризнано, Тэт стал крупнейшим поражением коммунистов
[965]. Это было впервые, когда партизаны вышли из подполья и вступили в открытые боевые действия. Решение произвести нападение в общенациональном масштабе вынудило их бороться на полях сражений, которые они, как правило, предпочитали избегать. Превосходящая огневая мощь Америки смела почти всю партизанскую инфраструктуру, как это и предусматривали уставы и наставления армии США. На всем протяжении имевших место после этого военных действий партизаны Вьетконга перестали быть эффективной боевой силой; почти все сражения велись теперь силами регулярных северовьетнамских войск.
В определенном смысле Тэт подтвердил абсолютную правильность американской военной доктрины. Вынужденные разом все поставить на кон, коммунисты приняли участие в войне на истощение, к чему стремилась американская стратегия. Возможно, потери их были гораздо больше, чем это предполагалось в официальных сообщениях; или, возможно, они рассчитывали на американскую готовность вести переговоры как на собственную страховочную сетку.
Тем не менее наступление в праздник Тэт превратилось в крупную психологическую победу Ханоя. Можно теперь меланхолично рассуждать, каким бы стал ход событий, если бы американские руководители усилили нажим на северовьетнамские главные силы, лишившиеся своего партизанского щита. Если бы Америка на деле пошла ва-банк и выложилась по полной, вероятнее всего, Джонсону удалось бы добиться начала переговоров без каких-либо предварительных условий, которые предлагал он, и, возможно, даже безоговорочного прекращения огня. Это подтверждается той быстротой, с какой — менее чем за 72 часа — Ханой принял возобновленное предложение Джонсона начать переговоры, которое было увязано с частичным прекращением бомбардировок на основе «формулы Сан-Антонио».
Однако американским руководителям все уже порядком надоело, и вовсе не потому, что от них отвернулось общественное мнение. Опросы показали, что 61 процент американцев считали себя «ястребами», а 23 процента «голубями», при этом 70 процентов высказалось в пользу продолжения бомбардировок
[966]. Группа, потерявшая выдержку, состояла из фигур самого государственного аппарата, которые всегда неизменно поддерживали интервенцию. Джонсон собрал группу руководящих работников предыдущих администраций, в большинстве своем «ястребов», включая таких твердых приверженцев, как Дин Ачесон, Джон Макклой, Макджордж Банди и Дуглас Диллон. В подавляющем большинстве они рекомендовали прекратить эскалацию и начать прекращение войны. С учетом подходов Ханоя, которые тогда до конца еще не были понятны, это решение должно было стать началом поражения. Честно говоря, я тогда в общем и целом был согласен с этой группой «мудрецов», что доказывает, что поворотные пункты гораздо легче распознать в ретроспективе, чем в момент, когда они наступают.
