Никсон выбрал довольно необычный повод, чтобы предложить ответ на эти дилеммы. 25 июля 1969 года президент оказался на острове Гуам, откуда начинал поездку по всему земному шару от Юго-Восточной Азии до Румынии. В начале того дня он был свидетелем посадки на воду неподалеку от острова Джонсона в Тихом океане первых астронавтов, совершивших высадку на Луну. Современный журнализм, неспособный подолгу освещать даже самую новейшую историческую драму, нуждается в новом событии для каждого цикла новостей, особенно во время президентских поездок. А Гуам по отношению к месту приводнения находится по ту сторону линии перемены дат (вот почему посадка астронавтов считается происшедшей 24 июля) и потому явился частью другого цикла новостей.
Осознавая это, Никсон воспользовался случаем, чтобы выдвинуть принципы, определяющие новый подход его страны к международным делам. Хотя Никсон и его советники часто обсуждали этот новый подход, не планировалось представить его широкой общественности по данному конкретному поводу. Таким образом, для всех, включая и меня, было полнейшей неожиданностью, когда Никсон объявил о новых критериях, предопределяющих вовлеченность Америки за рубежом
[996]. Получившие с тех пор название «доктрины Никсона», они были подробнее проработаны в речи в ноябре 1969 года, а затем еще раз в феврале 1970 года в первом годовом докладе президента по вопросам внешней политики, новации того времени. В нем Никсон очертил фундаментальные основы своей внешней политики.
Доктрина Никсона дала объяснение тому парадоксу, что обе послевоенные кампании Америки военного характера, Корея и Вьетнам, осуществлялись ради стран, по отношению к которым у Америки не было официальных обязательств, и в регионах, которые формально находились вне сферы деятельности оборонительных союзов. Применительно к этим регионам доктрина Никсона стремилась найти средний путь между перенапряжением и отходом путем установления трех критериев американской вовлеченности:
• Соединенные Штаты будут верны своим договорным обязательствам.
• Соединенные Штаты «обеспечат щит на случай, если какая-то ядерная держава будет угрожать свободе союзной нам страны или той стране, выживание которой жизненно важно с точки зрения нашей безопасности».
• В случаях неядерной агрессии Соединенные Штаты «позаботятся о том, чтобы страна, испытывающая прямую угрозу, приняла на себя основную ответственность по обеспечению живой силы для организации своей обороны»
[997].
Реальность, однако, с трудом укладывалась в рамки формальных критериев. Заверения в том, что Америка будет верна принятым на себя обязательствам, были шаблонными; как уверения в целомудрии, они не отличались особой правдоподобностью, поскольку вряд ли отказ от обязательств мог быть громогласно провозглашен до начала событий. В любом случае ключевым вопросом ядерной эры было не соблюдение обязательств как таковых, а их определение и толкование. Доктрина Никсона не содержала указаний на то, как следует разрешать разногласия между союзниками по поводу ядерной стратегии: будет ли использовано ядерное оружие вообще и — грубо говоря — на чьей территории; будут ли союзники полагаться на всеобщую ядерную войну, которая в основном затронет сверхдержавы, или на некую версию стратегии гибкого реагирования, которая преимущественно ставила под удар территории жертв агрессии.
Заявление, гласящее, что Соединенные Штаты обеспечат щит для стран, «выживание которых жизненно важно с точки зрения нашей безопасности», если им будет угрожать ядерная держава, содержало в себе две двусмысленности. Если Соединенные Штаты защищают страны, жизненно важные для их безопасности, только тогда, когда им угрожает ядерная держава, то каким образом поведут себя Соединенные Штаты, если стране, жизненно важной для их безопасности, будет угрожать неядерная держава, или если некая ядерная держава предпочтет не применять ядерное оружие? А если поддержка перед лицом ядерной угрозы более или менее автоматическая, то нужен ли какой-то официально оформленный союз?
Доктрина Никсона также требует от находящихся под угрозой стран принимать на себя большее бремя по обороне обычными вооружениями. Но что будет делать Америка, если находящаяся под угрозой страна будет спекулировать на американской поддержке вне зависимости от своей неспособности разделять бремя обеспечения обороны — особенно перед лицом давления со стороны некоей ядерной державы? По иронии судьбы, упор, который делала администрация Никсона на обеспечение собственного национального интереса, содержал в себе потенциал создания стимула для игнорирования странами призыва к совершению бо́льших усилий в области обороны. Поскольку если именно национальный интерес является главным руководством к действию, то Америка обязана будет защищать любой район, который она посчитает важным с точки зрения собственной безопасности, независимо от заслуг жертвы или ее вклада в дело обеспечения общей безопасности. В этом и таятся все дилеммы, которые позднее выйдут на передний план под рубрикой распределения бремени по обороне между всеми союзниками.
Отсюда следует, что доктрина Никсона в первую очередь касалась кризисов в периферийных районах мира, не подпадающих под действие официальных оборонительных союзов и испытывающих угрозу со стороны каких-нибудь просоветских суррогатных стран, которых, как оказалось, было не так уж и много. Пытаясь выработать некую «доктрину» во избежание повторного конфликта типа вьетнамского, администрация Никсона разработала такую доктрину, которая прежде всего относилась именно к ситуациям, подобным вьетнамской, то есть к таким, какие администрация была преисполнена решимости не повторять.
Однако к моменту вступления Никсона в должность сами по себе отношения между Востоком и Западом со всей очевидностью нуждались в переоценке. Конфликт с Советским Союзом привел Америку к глобальному участию, и именно стратегию того конфликта требовалось заново пересмотреть в свете вьетнамской травмы. Трудности переоценки были вызваны тем, что на протяжении всего периода холодной войны значительная часть внутренних споров относительно политики сдерживания велась в классически американских категориях, исключающих геополитику, когда одна группа трактовала внешнюю политику как подраздел теологии, а ее оппоненты расценивали внешнюю политику как подраздел психиатрии.
Авторы политики сдерживания — Ачесон, Даллес и их коллеги, — несмотря на всю свою искушенность в вопросах внешней политики, воспринимали творение рук своих в основном под теологическим углом зрения. Они полагали, что советское стремление к мировому господству является врожденным, и не считали советских лидеров подходящими партнерами по переговорам до тех пор, пока Кремль не откажется от своей идеологии. А поскольку основная задача американской внешней политики рассматривалась как обеспечение возможности свержения Советов, всеобъемлющие переговоры или даже дипломатическая подготовка к ним полагались бессмысленными (если не аморальными) до тех пор, пока достижение «позиции силы» не приведет к перемене советских целей.
