И потому было бы неверно говорить, что подход администрации увенчался успехом с самого начала. В апреле 1969 года окончилась провалом попытка направить будущего государственного секретаря Сайруса Вэнса в Москву, наделив его полномочиями одновременного ведения переговоров по ограничению стратегических вооружений и по Вьетнаму
[1011]. Эти два вопроса оказались во многом несопоставимы; исход переговоров по стратегическим вооружениям был слишком неопределенным, ханойское руководство оказалось слишком неуступчивым, а график времени, необходимого для тех и других переговоров, было слишком трудно синхронизировать.
Но в результате Никсону и его советникам удалось преуспеть в благоприятном сочетании отдельных направлений политики. Принцип «увязки» заработал, поскольку администрация Никсона сумела создать главный стимул для советской сдержанности, добившись прорыва на китайском направлении. Один из элементарных уроков для начинающих шахматистов состоит в том, что при выборе хода нет ничего хуже, чем не сделать предварительного подсчета клеток, попадающих под контроль при каждом из потенциальных ходов. Как правило, чем большее количество клеток контролирует игрок, тем шире у него выбор и тем ограниченнее выбор у его оппонента. Точно так же и в дипломатии: чем больше вариантов находится в распоряжении одной из сторон, тем меньше их остается в арсенале другой стороны и тем осторожнее она должна себя вести при стремлении к собственным целям. И действительно, такое положение дел должно со временем стать стимулом для оппонента, чтобы постараться прекратить играть роль оппонента.
Если бы Советский Союз больше не мог рассчитывать на постоянную враждебность друг к другу самых могущественных наций мира — тем более, если бы эти две страны на самом деле воспринимались как начавшие сотрудничество, — масштабы советской неуступчивости сузились бы, а может быть, даже вообще исчезли. Советские руководители вынуждены были бы подстраховывать свои ставки, поскольку угрожающее поведение укрепляло бы китайско-американское сотрудничество. В обстановке конца 1960-х годов улучшение китайско-американских отношений становилось ключевым фактором стратегии администрации Никсона в отношении Советского Союза.
Историческое чувство дружбы у Америки к Китаю разрушилось, когда коммунисты победили в гражданской войне в 1949 году и вступили в войну в Корее в 1950-м. На его место пришла политика преднамеренной изоляции коммунистических правителей в Пекине. Красноречивым символом подобного рода умонастроений был отказ Даллеса пожать руку Чжоу Эньлаю на Женевской конференции 1954 года по Индокитаю, — воспоминание об этом продолжало оставаться в памяти китайского премьера, когда тот приветствовал меня в Пекине через 17 лет и осведомился, не принадлежу ли я к числу тех американцев, которые отказываются пожимать руки китайским руководителям. Единственным действующим дипломатическим каналом между двумя странами был контакт через соответствующих послов в Варшаве, которые встречались через нерегулярные промежутки времени для обмена ругательствами. Во время китайской «культурной революции» конца 1960-х и 1970-х годов, — число жертв и страданий которой сопоставимо со сталинскими чистками, — все китайские послы (за исключением, в силу каких-то непостижимых причин, посла в Египте) были отозваны в Китай, что прервало варшавские переговоры, лишив Вашингтон и Пекин каких-либо дипломатических и политических контактов вообще.
Довольно интересно, что лидерами, впервые осознавшими возможности, вытекающие из китайско-советского раскола, оказались два ветерана европейской дипломатии: Аденауэр и де Голль. Аденауэр, полагаясь на одну только что прочитанную им книгу, заговорил об этом приблизительно в 1957 году, хотя Федеративная Республика была еще не в состоянии вести глобальную политику. Де Голль не испытывал ни малейших ограничений такого рода. Он правильно подметил в начале 1960-х годов, что у Советов возникли серьезные проблемы на протяжении их огромной границы с Китаем и что это заставит их искать отношения сотрудничества с Западом. Будучи де Голлем, он считал, что этот факт позволит ускорить франко-советскую разрядку. С учетом наличия у Москвы китайской проблемы Москва и Париж могли предположительно договориться об устранении «железного занавеса» и добиться осуществления мечты де Голля о «Европе от Атлантики до Урала». Но деголлевская Франция была недостаточно сильна для проведения подобной дипломатической революции. Москва не видела в Париже равного партнера для разрядки. Однако, хотя политические выводы де Голля были искажены ви́дением через французскую призму, лежащий в основе их анализ отличался точностью. В течение продолжительного времени американские политики, ослепленные идеологическими предубежденностями, не смогли осознать, что советско-китайский раскол представлял собою стратегические возможности для Запада.
Американское общественное мнение относительно Китая в том виде, в каком оно тогда сформировалось, оказалось разделенным знакомыми разграничительными линиями холодной войны. Небольшая группа китаеведов рассматривала раскол как психологический; они настаивали на том, чтобы Америка пошла навстречу китайским обидам, предоставив китайское место в Организации Объединенных Наций Пекину и ослабив напряженность посредством широкомасштабных контактов. Абсолютное большинство информированной части общественности, однако, считало коммунистический Китай неизлечимо экспансионистским, фанатично идеологизированным и безоговорочно преданным идее мировой революции. Америка в значительной степени пошла на вовлеченность в Индокитае, чтобы разгромить коммунистический заговор, устроенный Китаем, как предполагалось, с целью захвата Юго-Восточной Азии. Как было общепризнано, китайская коммунистическая система даже больше, чем это относилось к Советскому Союзу, нуждалась в трансформации, прежде чем с нею можно будет рассматривать вопрос о переговорах.
Это мнение получило подтверждение из неожиданных источников. Советологи, которые уже на протяжении десятилетия настаивали на постоянном диалоге с Москвой, придерживались совершенно противоположной точки зрения в отношении Китая. Еще в начале первого срока пребывания Никсона на посту президента группа бывших послов в Советском Союзе, обеспокоенных первыми пробными поисками контактов с Пекином, взывала к президенту с серьезным предупреждением. Советские руководители, как настаивали они, были так параноидально настроены по отношению к коммунистическому Китаю, что любая попытка улучшить американские отношения с Пекином повлечет за собой неприемлемый риск конфронтации с Советским Союзом.
Администрация Никсона не разделяла подобные взгляды на международные отношения. Исключать страну такой величины, как Китай, из вариантности решений американской дипломатии означало бы, что Америка действует на международной арене с одной рукой, завязанной за спиной. Мы были убеждены в том, что рост многовариантности в американской внешней политике смягчит, а не ужесточит поведение Москвы. Политическое заявление, составленное мною для Нельсона Рокфеллера, выдвигавшего свою кандидатуру на пост президента от Республиканской партии в 1968 году, гласило: «…Я начну диалог с коммунистическим Китаем. В хитроумном сплетении треугольника отношений между Вашингтоном, Пекином и Москвой мы расширим возможности урегулирования с каждой из сторон, как мы расширим наши возможности по отношению к ним обеим»
[1012]. Никсон высказывал аналогичные взгляды еще раньше, языком, более приспособленным к традиционным американским понятиям относительно мирового сообщества. В октябре 1967 года он написал в журнале «Форин афферс»:
