«— прогресс в направлении нормализации отношений между Китаем и Соединенными Штатами служит интересам всех стран;
— обе стороны желают уменьшить опасность международного военного конфликта;
— ни одна из сторон не претендует на гегемонию в Азиатско-Тихоокеанском регионе, и каждая выступает против усилий любой другой страны или группы стран, направленных на установление такой гегемонии;
— ни одна из сторон не собирается вести переговоры от имени любой третьей стороны или заключать соглашения или договоренности с другими, направленные против других государств»
[1021].
Если убрать дипломатический лексикон, то эти соглашения означали, по меньшей мере, что Китай не будет ничего делать, чтобы обострить ситуацию в Индокитае или Корее, что ни Китай, ни Соединенные Штаты не будут сотрудничать с советским блоком и что обе страны будут противостоять попыткам любой страны добиваться господства в Азии. Поскольку единственной страной, способной добиться господства в Азии, был Советский Союз, возникал молчаливый альянс, направленный на то, чтобы не допустить советский экспансии в Азии (по типу Антанты между Великобританией и Францией в 1904 году и между Великобританией и Россией в 1907 году).
В течение года это взаимопонимание между Соединенными Штатами и Китаем превратилось как в нечто более конкретное, так и в нечто более глобальное. В опубликованном в феврале 1973 года коммюнике Китай и Соединенные Штаты договорились противодействовать (уровень выше, чем «выступать против», как в Шанхайском коммюнике) совместно (уровень выше, чем «обязательства, принимаемые на себя каждой из сторон») попыткам любой страны установить мировое (уровень выше, чем «в Азии») господство. На протяжении всего каких-то полутора лет китайско-американские отношения превратились из откровенно враждебных и настроенных изоляционистски по отношению друг к другу в де-факто союз против превосходящей угрозы.
Шанхайское коммюнике и предшествовавшая ему дипломатическая деятельность позволили администрации Никсона создать то, что она назвала, пусть, быть может, слишком высокопарно, новой структурой борьбы за мир. Как только Америка объявила о сближении с Китаем, характер международных отношений резко переменился. Позднее отношения с Китаем стали именоваться на Западе китайской «картой», как будто политика непокладистых руководителей, правящих из Запретного Города, могла бы разрабатываться в Вашингтоне. На деле китайская «карта» либо разыгрывала себя сама, либо вовсе не существовала. Роль американской политики заключалась в том, чтобы очертить определенные границы готовности каждой из стран поддержать другую, когда их национальные интересы совпадают.
Согласно анализу Никсона и его советников, пока Китай в большей степени опасался Советского Союза, чем Соединенных Штатов, собственные интересы Китая будут заставлять его сотрудничать с Соединенными Штатами. В том же духе Китай не противостоял советскому экспансионизму в знак признательности Соединенным Штатам, пусть даже это служило интересам как Америки, так и Китая. Оказавшись под большим впечатлением от ясности мысли китайских руководителей, особенно от премьера Чжоу Эньлая, Никсон не имел никакого мыслимого интереса однозначно ставить Соединенные Штаты на одну из сторон конфликта между Китаем и Советским Союзом. Переговорная позиция Америки становилась бы наиболее сильной, если бы Америка оказывалась ближе к обоим коммунистическим гигантам, чем они сами друг к другу.
Открытие Америки для Китая является хорошим учебным примером роли личности в проведении внешней политики. То, что потомки назовут отправной точкой нового курса, на самом деле представляет собой серию более или менее разрозненных актов, где трудно отличить, какие из них были сознательным выбором, а какие спонтанным, под влиянием момента. Поскольку китайско-американские отношения родились через 20 лет почти полной изоляции, все было совершенно новым и, следовательно, значимым с точки зрения последующих событий. Обеим сторонам необходимость диктовала обязательность сближения, и попытка должна была быть предпринята, независимо от того, кто у власти в той или другой стране. Но беспрепятственность и быстрота, с какими развивалось такое сближение, а также приобретенный им размах в значительной мере обязаны остроте ума и целенаправленности руководителей обеих сторон, которые осуществляли это сближение, и особенно с американской стороны, благодаря беспрецедентному вниманию к анализу собственного национального интереса.
Мао Цзэдун, убежденный коммунист, черпал силы из осознания того, что он является наследником традиции непрерывного самоуправления, охватывавшего три тысячелетия. После того как он заставил свою страну испытать идеологическое опьянение и устроить отвратительное кровопускание под видом «культурной революции», Мао оказался в то время в процессе придания китайской внешней политике некоего практического смысла. В течение столетий Срединное Государство обеспечивало свою безопасность, натравливая отдаленных варваров на своих ближайших соседей. Будучи глубоко обеспокоенным советским экспансионизмом, Мао применил ту же самую стратегию в своем открытии Соединенным Штатам.
Мотивы Мао были не важны для Никсона. Его главной целью было восстановление американской инициативы во внешней политике. В поисках того, что он потом назвал эрой переговоров между Советским Союзом и Соединенными Штатами, направленных на преодоление вьетнамской травмы, Никсон полагался не на личные взаимоотношения, не на трансформацию Советов, а на баланс стимулов как на способ сделать Кремль более податливым.
После открытия Америки для Китая Советский Союз стоял перед проблемами на двух фронтах — со стороны НАТО на Западе и со стороны Китая на Востоке. В период, который, в других отношениях, был вершиной советской уверенности в себе и низкой точкой для Америки, администрации Никсона удалось изменить ситуацию. Она продолжала следить за тем, чтобы всеобщая война оставалась слишком рискованной для Советов. После сближения с Китаем советское давление, которое сохранялось ниже уровня всеобщей войны, стало точно так же слишком рискованным, поскольку потенциально могло ускорить страшное китайско-американское сближение. Как только Америка открылась Китаю, наилучшим выбором для Советского Союза стало, в свою очередь, стремление к ослаблению напряженности с Соединенными Штатами. Исходя из предпосылки относительно того, что он мог предложить Соединенным Штатам больше, чем Китай, Кремль представил себе, что сможет преуспеть в заманивании Америки в нечто вроде псевдосоюза, направленного против Китая, который Брежнев неуклюже предлагал Никсону как в 1973-м, так и в 1974 году
[1022].
В своем новом подходе к внешней политике Америка вовсе не собиралась поддерживать более сильного против более слабого в какой-либо ситуации, связанной с балансом сил. Будучи страной с наибольшими физическими возможностями в плане нарушения мира, Советский Союз обретал бы стимул умерять существующие кризисы и не создавать новых, столкнувшись с противодействием на двух фронтах. А Китай, возможности которого позволяли нарушить баланс сил в Азии, сдерживался бы необходимостью сохранять добрую волю Америки в деле установления пределов советского авантюризма. И на этом фоне администрация Никсона пыталась бы решать практические вопросы с Советским Союзом, одновременно поддерживая диалог с Китаем о глобальных концепциях.
