Страна с такими же идеалистическими традициями, как Америка, не может основывать свою политику на балансе сил как на единственном критерии нового мирового порядка. Но ей надлежит усвоить, что равновесие является основополагающей предпосылкой достижения ее исторических целей. И эти более высокие цели не могут быть достигнуты риторикой или позерством. Нарождающаяся международная система намного сложнее любой из тех, с которыми прежде сталкивалась американская дипломатия. Внешняя политика должна проводиться такой политической системой, которая подчеркивает ближайший результат и предлагает немного стимулов для работы на перспективу. Ее руководители обязаны иметь дело с избирателями, которые предпочитают получать информацию через визуальные образы. Все это придает исключительное значение эмоциональному характеру восприятия событий и настроениям момента в то время, которое требует переосмысления приоритетов и анализа собственных возможностей.
По правде говоря, реальная политика — это не автоматическая панацея. Баланс сил достиг зенита за 40 лет после Наполеоновских войн. Он работал бесперебойно на протяжении этого периода, потому что равновесие было преднамеренно запланировано, чтобы укрепить баланс, и потому, а это самое главное, что оно подкреплялось ощущением общности ценностей, по крайней мере среди консервативных дворов. После Крымской войны это ощущение общности ценностей постепенно исчезло, а дела вернулись к условиям XVIII века, которые стали все более опасными из-за современной технологии и роста роли общественного мнения. Даже деспотические государства могли апеллировать к своей общественности, ссылаясь на некую иностранную опасность — и тем самым подменяя угрозой извне демократический консенсус. Национальная консолидация государств Европы сокращала количество игроков и возможности подменять дипломатическими комбинациями демонстрацию силы, в то время как разрушение разделяемого чувства законности стирало нравственные ограничения.
Несмотря на историческую антипатию Америки к балансу сил, эти уроки имеют самое прямое отношение к американской внешней политике периода после окончания холодной войны. Впервые за всю свою историю Америка становится частью международной системы, в которой она является самой сильной страной. Хотя Америка является военной сверхдержавой, она больше не может навязывать свою волю, так как ни ее мощь, ни ее идеология не подходят для имперских амбиций. А ядерное оружие, по которому Америка занимает господствующее положение в военном плане, имеет тенденцию уравнивать применяемую мощь.
В силу этого Соединенные Штаты во все большей степени оказываются в таком мире, который по множеству параметров имеет сходство с Европой XIX века, хотя и в глобальном масштабе. Можно надеяться, что появится нечто, подобное системе Меттерниха, в которой баланс сил подкрепляется разделяемой общностью ценностей. А в современную эпоху эти ценности должны быть демократическими.
И тем не менее Меттерниху не надо было специально создавать свой легитимный порядок; он, по сути, уже существовал. В современном мире демократия далека от универсальности, и там, где она провозглашается, она не обязательно выражается в сопоставимых терминах. Для Соединенных Штатов представляется разумным попытаться подкрепить равновесие моральным консенсусом. Чтобы быть честной самой с собой, Америка должна попытаться создать максимально широкий моральный консенсус в отношении глобальной приверженности демократии. Но ей ни в коем случае не следует пренебрегать анализом баланса сил. Поскольку стремление к достижению морального консенсуса обречено на провал, когда оно разрушает равновесие.
Если вильсонианская система, основанная на принципе легитимности, невозможна, Америка должна будет научиться действовать в рамках системы баланса сил, каким бы чуждым ни казался ей этот курс. В XIX веке существовало две модели системы баланса сил: британская модель, примером которой был подход Пальмерстона — Дизраэли, и бисмарковская модель. Британский подход заключался в том, чтобы выжидать, пока не появится прямая угроза существующему балансу сил, прежде чем самим ввязываться в дело, в таком случае почти всегда помогая более слабой стороне. Подход Бисмарка сводился к поискам способов предотвращения появления проблем путем установления близких отношений с максимально возможным количеством сторон, создания накладывающихся друг на друга систем союзов и использования появляющегося в результате этого влияния для сдерживания претензий соперников.
Как ни странно это может показаться с учетом американского опыта отношений с Германией на протяжении двух мировых войн, бисмарковский стиль ведения дел с балансом сил, возможно, более всего соответствует традиционному американскому подходу к международным делам. Метод Пальмерстона — Дизраэли потребовал бы дисциплинированной отстраненности от споров и жесткой приверженности равновесию перед лицом угроз. Как споры, так и угрозы должны оцениваться почти исключительно в рамках баланса сил. Америка сочла бы для себя весьма затруднительным придерживаться как отстраненности, так и жесткости, не говоря уже о готовности трактовать международные дела исключительно с точки зрения силовой политики.
Более поздняя политика Бисмарка была направлена на превентивное ограничение силы посредством некоего консенсуса в отношении общих целей, разделяемых отдельными группировками стран. Во взаимозависимом мире Америке будет трудно применять на практике политику «блестящей изоляции» Великобритании. Но столь же маловероятно, что она окажется в состоянии разработать всеобъемлющую систему безопасности, одинаково применимую в отношении всех частей земного шара. Наиболее продуктивным решением было бы создание накладывающихся друг на друга структур, частично базирующихся на общих политических и экономических принципах, как это имеет место в Западном полушарии; частично сочетающих общие принципы и соображения безопасности, как это имеет место в районе Атлантики и в Северо-Восточной Азии. Все прочее опиралось бы на экономических связях, как это имеет место во взаимоотношениях с Юго-Восточной Азией.
В любом случае история не может оправдать поражение ссылкой на масштабность стоящей задачи. Америка должна справиться с переходом от того периода, когда все варианты выбора кажутся открытыми, к периоду, когда она, осознав свои пределы и возможности, может по-прежнему осуществить больше, чем то, что под силу любому другому обществу. На протяжении большей части собственной истории Америка не знала иностранной угрозы собственному выживанию. Когда такая угроза в конечном счете появилась в период холодной войны, она была полностью ликвидирована. Таким образом, американский опыт подкрепил уверенность в том, что Америка, единственная из стран мира, к угрозам невосприимчива и может выстоять, будучи живым примером моральных достоинств и добрых дел.
В мире после окончания холодной войны такого рода отношение может обратить чистоту помыслов в потакание своим желаниям. В то время когда Америка не в состоянии ни господствовать над миром, ни отделиться от него, когда она оказывается одновременно всемогущей и очень уязвимой, она никоим образом не может отказываться от идеалов, которые обеспечили ее величие. Но она не должна ставить под угрозу это величие, питая иллюзии относительно пределов своих возможностей. Мировое лидерство является неотъемлемой частью могущества и моральных ценностей Америки, но оно не включает в себя привилегию делать вид, что Америка оказывает любезность другим странам, общаясь с ними, или что она обладает неограниченной возможностью навязать свою волю, отказывая им в своей благосклонности. Для Америки при любом учете реальной политики, Realpolitik, необходимо принимать во внимание основные ценности первого в истории общества, специально созданного во имя свободы. И тем не менее выживание и прогресс Америки будут точно так же зависеть от ее способности делать выбор, отражающий современную реальность. В противном случае внешняя политика превратится в лицемерное позерство. Относительный вес, придаваемый каждому из этих компонентов, и цена, связанная с каждым из этих приоритетов, определяют и высоту, и качества политических лидеров. Но чего ни один лидер не имеет права делать, так это предполагать, что выбор не имеет цены или что не следует поддерживать никакого баланса.
