Хотя ее одолевало множество сомнений и дурных предчувствий, Франция в итоге подчинилась неприятной логике аргументации британца и согласилась с тавтологией, содержащейся в статье 10 Устава Лиги Наций: «Совет указывает меры к обеспечению выполнения этого обязательства [то есть сохранять территориальную целостность]»
[324]. Это означает, что в экстренном случае Лига Наций согласится на то, на что сможет согласиться. Конечно, именно это и делали все нации мира даже тогда, когда Устава Лиги не было и в помине; и подобная ситуация как раз и была тем самым обстоятельством, ради которого заключались традиционные альянсы, задействуя официальные обязательства о взаимопомощи в конкретно определенных случаях.
Французский меморандум недвусмысленно подчеркивал неадекватность предлагаемых мероприятий Лиги по обеспечению безопасности:
«Предположим, что вместо оборонительного военного взаимопонимания — пусть и действительно очень ограниченного, — осуществленного между Великобританией и Францией в 1914 году, единственным связующим звеном между обеими странами были бы соглашения общего характера по типу содержащихся в Уставе Лиги, британское вмешательство случилось бы не столь быстро, а победа Германии была бы в таком случае фактически обеспечена. В силу этого мы полагаем, что при нынешних обстоятельствах помощь, предусматриваемая Уставом Лиги, подойдет слишком поздно»
[325].
Как только стало ясно, что Америка отказывается ввести в Устав какие-либо конкретные обязательства по обеспечению безопасности, Франция вновь подняла вопрос о расчленении Германии. Она предложила создать независимую Рейнскую республику в качестве демилитаризованной буферной зоны и пыталась создасть стимулы для подобного государства путем освобождения его от уплаты репараций. Когда же Соединенные Штаты и Великобритания отказались это сделать, Франция предложила, чтобы как минимум Рейнская область была отделена от Германии до тех пор, пока институты Лиги не разовьются, а ее механизм принуждения не будет апробирован.
В попытке успокоить Францию Вильсон и британские руководители предложили вместо расчленения Германии такой договор, который гарантировал бы новое урегулирование. Америка и Великобритания соглашались вступить в войну, если бы Германия нарушила такую договоренность. Это условие было весьма сходным с договоренностью, которую создали союзники на Венском конгрессе с тем, чтобы перестраховаться против Франции. Но тут имелась весьма существенная разница: после Наполеоновских войн союзники искренне верили в наличие французской угрозы и стремились обеспечить меры безопасности в отношении ее. После Первой мировой войны Великобритания и Соединенные Штаты не верили по-настоящему в германскую угрозу; они предлагали свою гарантию, не будучи убеждены в ее необходимости и не обладая твердой решимостью воплотить ее в жизнь.
Глава французской делегации ликовал, характеризуя британские гарантии как «беспрецедентные». Как утверждал он, Великобритания время от времени вступала в союзы временного характера, но еще никогда прежде не подчинялась постоянным обязательствам: «Временами она предоставляла свою помощь; но она никогда не обязывалась заранее в отношении ее предоставления»
[326]. Предложенное Америкой обязательство Тардье считал в равной степени знаменательным отходом от ее исторически сложившегося изоляционизма
[327].
В своем стремлении заполучить официальные гарантии французские руководители не обратили внимания на тот ключевой факт, что «беспрецедентные» англосаксонские решения были преимущественно тактическим ходом, чтобы побудить Францию отказаться от требования расчленения Германии. В международной политике термин «беспрецедентный» всегда вызывает некоторые подозрения, поскольку фактический спектр новации настолько лимитирован с исторической точки зрения, а также внутренними установлениями и географическим положением.
Если бы Тардье был осведомлен о реакции американской делегации, он бы понял, сколь эфемерна на деле эта гарантия. Советники Вильсона единодушно выступили против своего шефа. Разве новая дипломатия не была специально создана, чтобы покончить с принятием такого рода национальных обязательств? Разве Америка участвовала в войне только для того, чтобы в итоге вступить в традиционный союз? Хаус так написал в своем дневнике:
«Я полагал, что морально обязан обратить внимание президента на опасности подобного рода договора. Среди прочего он воспринимался бы, как прямой удар по Лиге Наций. Именно Лига должна была бы делать то, что предлагалось в этом договоре, и, если нациям необходимо составлять подобные договоры, то тогда зачем нужна Лига Наций?»
[328]
Вопрос справедливый. Так как, если Лига Наций функционирует, как было заявлено, то гарантии не нужны; а если гарантии нужны, то Лига, соответственно, не отвечает своему изначальному замыслу, и все концепции послевоенного устройства мира ставятся под сомнение. А у изоляционистов в сенате Соединенных Штатов были свои опасения. Их не столько беспокоило противоречие гарантий принципам Лиги, сколько то, что хитрые европейцы обманом вовлекают Америку в паутину порочных старинных обязательств. Гарантии продержались недолго. Отказ сената ратифицировать Версальский договор сделал их неактуальными; а Великобритания воспользовалась этим предлогом, чтобы также освободиться от своих обязательств. Отказ Франции от своих прежних требований оказался постоянным, а гарантии оказались недолговечными.
Из всех этих противоречивых течений возник в итоге Версальский договор, названный так, поскольку он был подписан в Зеркальном зале Версальского дворца. Сам выбор места, казалось, намекал на ненужное унижение. За 50 лет до этого Бисмарк бестактно избрал это место, чтобы провозгласить объединение Германии. Теперь победители отвечали оскорблением на оскорбление. Их творение вряд ли могло успокоить международную общественность. Слишком суровый по содержанию для умиротворения, слишком мягкий, чтобы не допустить возрождения Германии, Версальский договор обрекал истощенные войной демократии на постоянную бдительность и необходимость непрекращающегося понуждения в отношении непримиримой, стремящейся к реваншу Германии.
Несмотря на «Четырнадцать пунктов», договор был связан с применением наказания в территориальном, экономическом и военном отношении. Германия обязана была отказаться от 13 процентов своей довоенной территории. Экономически важная Верхняя Силезия передавалась только что созданной Польше, которая также получала выход к Балтийскому морю и территорию вокруг Познани, тем самым создавая «польский коридор», отделяющий Восточную Пруссию от остальной части Германии. Крохотная территория Эйпен-Мальмеди передавалась Бельгии, а Эльзас-Лотарингия возвращалась Франции.
