– О нет, – ответил брат Бенуа, – всего две недели. Зимой паломники ходят другим путем. Мадам Жубер даже уговорила месье Жубера присоединиться к ней.
– С ней можно связаться? – спросила Марин.
– Это довольно сложно. Мобильных телефонов они не берут и ночуют в приютах для паломников, а обстановку там я назвал бы спартанской. У вас что-то срочное?
– Нет, – ответила Марин, – спасибо.
Она вышла на яркий солнечный свет. Срочное ли у нее дело? Неизвестно. А если Филомене этот адрес знаком? Если связь все-таки есть? Она повернулась, почти вбежала в церковь и у самой ризницы догнала брата Бенуа.
– Пожалуй, дело все-таки срочное, – сказала она.
Брат Бенуа обернулся и кивнул:
– Понимаю.
– Речь идет о… насильственной смерти Полин Даррас. Они с мадам Жубер выросли вместе.
– Ясно. Вы не могли бы позвонить мне после вечерни, примерно в половине девятого? Я постараюсь найти телефонные номера приютов, мимо которых пролегает путь паломников.
– Благодарю вас, – кивнула Марин и направилась в обратный путь по улице Кардиналь, затем на север по улице д’Итали, в конце которой свернула на Тьер. Там ее внимание привлекла витрина «Синдереллы» – обувного магазина, где она бывала с раннего детства и где еще ее мать покупала туфли в ранней юности, в пятидесятых годах. Здесь продавали преимущественно практичную старомодную обувь на невысоком каблуке, из качественной кожи, хотя с недавних пор на витрине появились и яркие балетки «Репетто». Магазин был еще закрыт на обед, и Марин зашагала дальше, понимая, что намеренно тянет время. Может, и Эрик Блэ ушел на обед? Вряд ли, уже почти половина третьего. Она нажала кнопку звонка на двери его офиса, ее впустили. По мраморной лестнице она поднялась на второй этаж, в адвокатскую контору братьев Блэ.
– Здравствуйте, – обратилась Марин к элегантно одетой женщине в приемной. – Я давняя знакомая мэтра Блэ. Он у себя?
– Сейчас выясню, – пообещала секретарь. – Как ваша фамилия?
– Марин Бонне. Доктор Бонне. – Она редко пользовалась своим докторским званием, разве что в тех случаях, когда благодаря ему удавалось добиться более быстрого и качественного обслуживания.
Секретарь позвонила Эрику Блэ и после краткого разговора сообщила, что Марин может пройти к нему – вторая дверь налево.
Осторожно приоткрыв дверь, Марин увидела, что Эрик Блэ уже идет через комнату навстречу ей. Смутившись, они остановились лицом друг к другу, не зная, чем обменяться – рукопожатием или традиционным поцелуем в щеку. Марин нарушила молчание смехом:
– Ну что же, давай поцелуемся, – сказала она. – Для этого мы достаточно давно знакомы.
Блэ рассмеялся:
– Ты права. Я ведь даже в хор записался только потому, что туда ходила ты. – Он дружески обнял ее за талию и расцеловал в обе щеки.
Разрумянившись, Марин отступила.
– Неужели ты и вправду записался в хор только из-за меня?
– Нет, мама настояла. Но ты стала для нас, братьев Блэ, дополнительным бонусом.
Марин засмеялась.
– Ну, как ты? – Блэ отступил, глядя на нее.
– Прекрасно, – ответила она. – Спасибо, что согласился принять меня.
Она вгляделась в породистое лицо Блэ, длинный орлиный нос, тонкие губы и бледно-голубые глаза. Редеющие волосы лишь подчеркнули красоту загорелого лба, глаз и изящно очерченных скул. В подростковые годы Марин с подругами прозвали его «парень из Малибу».
– Не за что, – ответил он. – Но ведь это, как я понимаю, не визит вежливости?
– Нет, – сказала Марин. – У тебя найдется несколько минут?
Блэ кивнул и указал на стул, затем обошел вокруг огромного письменного стола, когда-то принадлежавшего его деду и уже много лет стоявшего в кабинете. Марин села и пристроила сумочку на полу, при этом шелковая блузка соскользнула с левого плеча. Она быстро поправила ее, подняла голову и увидела, что Блэ не сводит с нее глаз. Он заметил маленькую повязку у нее на груди, в том месте, где сделали прокол для биопсии.
– С тобой все хорошо? – спросил Блэ.
Марин выпрямилась.
– Да, отлично.
– Прости, не надо было мне спрашивать.
– Ничего, – ответила Марин. – Просто сегодня утром я ходила на биопсию, потому мне и наложили повязку. Было не больно, но очень некомфортно. Словами не описать.
– Сочувствую, – сказал Блэ. – Когда будут известны результаты?
– Наверное, к концу дня. Папа звонил в лабораторию, просил поторопиться.
Отец Марин был самым востребованным терапевтом в Эксе и на протяжении многих лет – врачом всего семейства Блэ.
Блэ потянулся через стол и взял Марин за руку.
– Я буду держать пальцы скрещенными за тебя.
– Спасибо, Эрик, – улыбнулась Марин.
– Итак… о чем речь?
– О смерти мадам Даррас. Ты ведь ее адвокат.
– Правильно.
– Нам известно, что мадам Даррас встречалась с тобой и хотела сохранить этот визит в тайне от своего мужа.
Блэ кивнул:
– Это конфиденциальная информация, Марин.
– Но ее же убили, – возразила она. – В пятницу вечером.
– Что? – Лицо Блэ стало пепельно-бледным. – Сегодня утром я слышал, что она умерла, но не знал, как именно. Все выходные я провел в Париже и вернулся только сегодня утром… У меня нет слов. Как это случилось?
– Мы пока не знаем. Труп нашли на винограднике, ее ударили в висок камнем, бумажник из сумки пропал.
Блэ сел и запустил пальцы в волосы.
– Что ты хочешь знать? И кстати, почему сюда пришла ты, а не полиция? У преподавателей права теперь новые обязанности?
– Я помогаю Антуану Верлаку.
Несколько секунд Блэ молчал, потом спросил:
– Значит, ты все еще встречаешься с ним?
Марин кивнула.
– Мы хотим понять, почему мадам Даррас держала визит к тебе в тайне. По-моему, это странно: мне говорили, что они с мужем всегда и всюду бывали вместе.
– Бедняга Жиль… – вздохнул Блэ. – Да, они были неразлучны. А ко мне мадам Даррас приходила по поводу своих денег – состояния семьи Обанель.
– Тогда понятно.
– К ее завещанию прилагается особый раздел, содержание которого не зависит от завещания, которое подписали они с Жилем. Я мог бы показать его тебе, будь у тебя ордер, но поскольку ты в полиции не служишь, полагаю, его у тебя нет.
– Правильно, нет. Но судье Верлаку он не понадобится.
– Вот пусть он и приходит. – Голос у Блэ стал резким. – А я, пожалуй, спрошу его, почему он посылает тебя с поручениями.
