– Дерьмово, – наконец ответил он. – Фабрис отчитал меня за то, что я вызвал Кристофа на допрос. Я чувствую себя нашкодившим подростком.
– Ничего, переживет, – Марин уселась на верхнюю ступеньку, свое любимое место. – Кстати, помнишь грязь, которую ты заметил на шинах роскошного автомобиля Кристофа в тот вечер, когда мы ездили в гости? – спросила она, глядя на Верлака.
– Молодец, подмечаешь детали. – Он заулыбался. – Я помнил, но только благодаря тебе. Наши ребята уже успели отскрести эту грязь и отправить ее в лабораторию.
– Бедняга Кристоф! Надеюсь, это грязь не с виноградника.
– Я своему подчиненному сказал сегодня то же самое. У Кристофа нет алиби на ранний вечер пятницы, до того, как он приехал на встречу клуба любителей сигар.
– И чем, по его словам, он занимался?
– Бруно считает, что Кристоф что-то скрывает. А сам Кристоф утверждает, что в это время был один дома.
– Ты не спрашивал его про грязь?
– Нет, хотел сначала дождаться результатов анализа. Не знаю, правильно ли я поступил. – Верлак расслабился в кресле, смакуя «шардонне» с южной оконечности Бургундии, купленное всего за четверть цены родственных ему, но более знаменитых вин, произведенных к северу от Бона. – Что на ужин?
– Салат с нутом и ветчина. – Марин направилась в кухню. – А на десерт – свежий шевр и инжир.
– Опять инжир? – спросил Верлак, вращая бокал и наблюдая, как золотистое вино медленно стекает по его стенкам.
– У моих родителей в этом году небывалый урожай, как и во всем Провансе.
Верлак рассмеялся.
– Извини, что закапризничал. – Он взял томик стихов Чеслава Милоша и выбрал стихотворение из середины. Немного почитал, потом пристроил книгу на колени и снова открыл наугад. – Послушай вот это, – обратился он к Марин. – «И в глубь извилистых долин, пока вдруг высоко вдали он не возникнет впереди, чтоб странников манить…» Это про Рокамадур, – сказал он. – Он ведь как раз на пути паломников, да? Ты бывала там?
– Пару раз. «Извилистые долины» – превосходное описание тамошней местности, меня всякий раз укачивало на серпантине дороги, ведущей к городку. В церкви, куда приходится подниматься высоко в горы, есть изваяние Мадонны с младенцем, от которой мои родители без ума. А я предпочитаю маленький круглый сыр, который оттуда привозят. Он и был нашей наградой за долгую поездку.
Верлак вздохнул.
– Тебя еще и укачивает, – громко, чтобы услышала Марин в кухне, ответил он. – Бедняжка. Хорошо, что мне не приходилось ездить в отпуск с твоими родителями.
– А какими были твои поездки? – спросила Марин, возвращаясь к лестнице с накинутым на плечо посудным полотенцем. – С мишленовскими трехзвездочными ресторанами и дежурными пассиями твоего отца?
– Touché
[32].
Марин направилась было в кухню, но вернулась, поднялась по ступенькам и присела на подлокотник кресла Верлака.
– Меня беспокоит, что, когда я сказала тебе про опухоль, ты воспринял это слишком близко к сердцу.
– В ресторане? А как еще я должен был себя вести? – спросил Верлак, удивленный неожиданной сменой темы.
– Должен был беспокоиться за меня, а не только потому, что я не сразу тебе сказала. Эта реакция выглядела эгоистично.
– Наверное, шок виноват. И все эти убийства… Прошу прощения. Надо было спросить, как ты себя чувствуешь.
Марин поцеловала его в лоб.
– Ты и спросил, но потом.
Она показала ему повязку. Он осторожно провел по ней пальцем, наклонился и поцеловал.
– Когда будут известны результаты?
– Из лаборатории должны были позвонить сегодня вечером, но так и не позвонили. Надеюсь, завтра с утра не забудут. – Она поднялась. – Ужин ждет на столе в столовой. Я сейчас, только переоденусь.
Верлак слегка улыбнулся, ему нравилось, что Марин переодевалась к ужину – меняла то, что она называла «городской одеждой» на «комфортную», причем и та, и другая выглядели одинаково элегантно. Он любил Марин за силу характера: на прошлой неделе она явно беспокоилась из-за опухоли, но каким-то образом сумела преодолеть тревогу. Ее настроение заметно изменилось. Может, благодаря походу в церковь в воскресенье? Или разговору с родителями? Верлак понимал, что ничем не помог ей, и чувствовал себя болваном – так и сказал ему по телефону Фабрис.
Вздохнув, он прочел еще несколько строк стихотворения Милоша о паломничестве. За это он и любил поэзию: можно было выбрать строчку-другую наугад и найти в них то, над чем можно задуматься. «Ни даже девы в башне, хотя улыбкой обольщает и нас с повязкой на глазах уводит за собой в покои…» Точь-в-точь как Моник; она жила в Сен-Жермене, на шестом этаже в доме без лифта. И через несколько лет умерла от рака груди.
Он закрыл книгу и спустился по ступеням в столовую, где Марин, склонясь над столом, зажигала две свечи.
Жюль сразу же пожалел о том, что не заказал столик заранее. Он шагал по улице Фредерик Мистраль рядом с Магали, не прикасаться друг к другу здесь было попросту невозможно – тротуар был узким, Жюль нарочно шел вдоль проезжей части, уступая Магали сторону тротуара, ближнюю к стенам зданий. Его так воспитали, он действовал машинально, не задумываясь. Магали сразу заметила галантность Жюля и была поражена. Много лет спустя она будет рассказывать двум своим дочерям, что в тот же вечер влюбилась в молодого полицейского.
Жюль об их первом свидании рассказывал совсем иначе. Он всегда начинал одинаково: с того, как они случайно встретились на площади Ришельм – он шел с работы, а Магали как раз закрывала кафе после окончания рабочего дня. Ее улыбка придала ему смелости, и он пригласил Магали провести этот вечер вместе. Его предложение выглядело спонтанным – он позвал ее в новомодный «Лотос», однако он и в самом деле уже несколько дней думал, как бы пригласить ее туда. А вот теперь, когда до ресторана оставалось всего несколько метров, он пожалел о своем решении. Не о том, что позвал Магали на ужин, а о том, что выбрал именно «Лотос». Он был явно переполнен, слышалась музыка, целая толпа скопилась у двери, на тротуаре.
– Scheiße… – еле слышно пробормотал Жюль.
– Что, простите? – спросила Магали, останавливаясь перед рестораном.
– Я не заказал столик, – признался Жюль.
Магали пожала плечами:
– Ничего страшного. Пойдем куда-нибудь в другое место.
Жюль слабо улыбнулся.
– Я все-таки загляну и попытаюсь.
– А я подожду здесь, – решила она.
С немалым трудом Жюль наконец пробрался через толпу и заговорил со здоровяком, стоящим у двери. Заведение показалось Жюлю больше похожим на ночной клуб, чем на ресторан. Но едва он бросил взгляд на открытую кухню, в которую можно было заглянуть из зала, как ему захотелось есть.
