Марин помахала матери, увидела, как та быстро отомкнула замок на велосипедной цепи, прикрученной к ближайшему платану, вскочила на велосипед и укатила по улице Тьер. Флоранс даже не подумала спросить, почему Марин приходила в церковь или зачем предложила встретиться и вместе выпить кофе. Неужели ее родители почти не общаются друг с другом? Марин поднялась, оставила деньги на столике и вышла из кафе.
После двух часов за рулем Верлак наконец свернул на заправку – купить какой-нибудь еды в супермаркете. Сначала пришлось блуждать среди стеллажей, набитых дисками с фильмами и музыкой, которые ему и в голову не пришло бы смотреть или слушать, потом пройти мимо полок с типичными прованскими безделушками – керамическими цикадами кричаще-ярких цветов, саше с лавандой, мылом из оливкового масла, вязкой нугой, и только затем он наконец дошел до продуктового отдела. Он долго разглядывал сэндвичи, пока наконец не остановил выбор на одном из них, с ветчиной и сыром, и прихватил к нему креветочный салат. Перекусил он стоя, чтобы не облиться кофе. И поборол искушение купить батончик «Марс»: какими бы вкусными они ни казались во рту, он заранее знал, что потом от них начнет подташнивать. Шагая обратно к своей машине, он радовался, что сезон летних отпусков уже закончился и все парижане уехали домой.
В машине, слушая джаз, он выпрямился и вытянул шею, когда справа промелькнул средневековый город Каркассон. Ему вспомнилось, что где-то на холме есть стоянка рядом с обзорной площадкой, откуда открывается вид на город, и прикинул, хватит ли ему времени заехать туда на обратном пути. У Нарбона Верлак взглянул на часы. Он обещал Марин, что постарается остановиться у нарбонской мэрии и заглянуть на выставку работ лучших фотографов Франции, где экспонировались и несколько снимков Сильви. Запас времени у него был, оставалось лишь разыскать мэрию. Через несколько минут он не только нашел ее, но и припарковал машину в тени почти у самых дверей здания. Значит, судьба, усмехнулся он. Открыв дверь, Верлак торопливо прошел по мраморному вестибюлю, ориентируясь по афишам фотовыставки. Первыми в выставочном зале ему бросились в глаза огромные снимки купальщиков – излюбленный сюжет Сильви, – и он сразу же направился к ним. Это были портреты: люди разного возраста купались в зеленовато-синей речной воде и смотрели прямо в объектив. Вода казалась совершенно неподвижной, напоминая насыщенным цветом лист стекла. Верлак надел очки и подошел поближе, разглядывая первый снимок. Потом отступил, снял очки и перешел к следующему. После шести или семи снимков он остановился. Мальчик лет двенадцати или тринадцати стоял по грудь в воде, спиной к фотографу, оглядываясь на него через плечо, словно услышал, как его зовут. «Антуан, – позвала она, – иди сюда и помоги мне вытереться». Он обернулся и обвел быстрым взглядом зал; вежливое «добрый день» экскурсовода сопровождало его на обратном пути в вестибюль.
В машине он посидел минуту с закрытыми глазами. Потом завел двигатель и, взглянув на часы, увидел, что до назначенной встречи с монахиней остается меньше часа. Он выехал из Нарбона и направился на юг по небольшим департаментским шоссе, обозначенным желтым цветом на его мишленовской карте. Время от времени он сворачивал на обочину, к виноградникам со спелыми гроздьями, и сверялся с картой. Вскоре он свернул на другое шоссе, гораздо у́же прежнего, и наконец увидел первые указатели аббатства, на которых прочел, что экскурсии в нем проводятся каждое утро. Местность вокруг была холмистая, более холмистая, чем в окрестностях Экса, сравнительно малонаселенная, но сами холмы казались ниже и на вид старее, чем вокруг Экса, а растительность на них – суше и скуднее, чем в Провансе. Верлак опустил стекла в окнах машины и вдохнул запах, принесенный ветром. Окружающий ландшафт идеально подходил для монахинь и монахов, средневековых отшельников и виноделов-фанатиков, он отличался, как небо от земли, от зеленой Нормандии и очень нравился Верлаку.
Автостоянка возле аббатства оказалась больше, чем он ожидал, и в это время пустовала, утренние экскурсии уже закончились. Верлак припарковался под небольшим деревом, надеясь, что оно даст хоть немного тени его машине, и направился в приемную аббатства. Путь к стойке администратора лежал через сувенирную лавку, и Верлак улыбнулся, отмечая деловую жилку монахинь. Поскольку прибыл он за десять минут до назначенного времени, то сначала побродил по лавке, разглядывая мыло ручной работы, мед и ликеры в более стильной упаковке, чем у сувениров на заправке. Осмотрев обширную коллекцию книг о церковной литературе и полистав некоторые из них, он выбрал для Марин одну, с великолепными фотографиями и картами, которые показались ему довольно подробными. Пригодится для поездок на выходные – в подарок Марин после того, как убийца будет пойман.
– Это лучшее, что у нас есть, – произнес тихий женский голос.
Обернувшись, Верлак увидел невысокую пожилую монахиню в очках с металлической оправой. Монахиня улыбалась ему.
– Приятно слышать, – ответил он и тоже улыбнулся. – Сестра Клотильда?
– Да, – кивнула она, протягивая худую руку в старческой пигментации и крепко пожимая его ладонь. – Вы выглядите как настоящий судья. Я рада, что не ошиблась.
Верлак засмеялся:
– Боже мой, я даже не знаю, хорошо это или плохо.
– Хорошо. Это хорошо, – твердо ответила она. – Пойдемте со мной, поищем другое место, где можно поговорить.
Верлак заплатил за выбранную книгу и вышел следом за монахиней из лавки на мощенный булыжником двор с растениями в вазонах.
– Какая красота! – невольно воскликнул он, оглядывая строения из золотистого камня – наследие разных исторических эпох.
Сестра Клотильда кивнула.
– Если пожелаете, потом я покажу вам розарий. Одна из моих обязанностей в монастыре – выбирать сорта роз и ухаживать за ними.
– Моя бабушка прекрасно умела выращивать розы, – сказал Верлак, когда они вошли в здание, напоминающее скорее элегантный особняк, чем монастырь.
– Это наш уголок земного рая, – отозвалась монахиня. – Розам в этой глуши не место, но, думаю, Господь нас простит.
Они прошли по коридору, освещенному дорогими с виду итальянскими настенными светильниками. По обе стороны коридора располагались деревянные двери; монахиня открыла одну из них, ближе к концу коридора, и жестом пригласила Верлака войти. Он вошел и остановился в удивлении, оглядывая маленькую комнату с белеными стенами. Наконец он догадался:
– Это же ваша келья!
– Да, – подтвердила монахиня. – Присаживайтесь, пожалуйста. – Она указала на стул с плетенным из тростника сиденьем, а сама устроилась на краю узкой кровати. При этом ее ноги не доставали до пола.
– Очень сожалею о смерти вашей сестры, – начал он. – Мои соболезнования.
– Благодарю.
– Не знаю, слышали ли вы, но в ту же неделю было совершено нападение еще на двух женщин – на одну тоже в Ронь, на другую в Эгюийе.
Сестра Клотильда закрыла глаза и спустя мгновение снова открыла их.
– Нет, об этом я не знала. Они?..
