Граф не соизволил, внимания на панночек, которых под него подсовывали, как куриные яйца под наседку, не обратил, – приезжие панночки ничем внешне не отличались от Сюзанны, – и обескураженные папаши-шляхтичи разъехались по своим имениям. Затихли, соображая, что к чему.
С другой стороны, неведомо ведь, что будет с Барской конфедерацией – вдруг ей свернут голову набок? А раз это будет так, то свернут головы и полковникам с генералами, какими бы блистательными они ни были бы.
Достопочтенные шляхтичи как в воду глядели – Барской конфедерации не стало. Не стало и полковников с генералами. Но это произошло позже.
Вскоре в Спише сыграли громкую свадьбу, после чего Сюзанна сшила себе походный костюм, чтобы можно было ездить верхом, и продемонстрировала графу умение справляться с конем.
Вот что она умела делать особенно хорошо, так именно это – все кони подчинялись ей безоговорочно, словно бы панночка знала какое-то заветное слово, способное усмирить любую, даже самую буйную лошадь… Любой конь по ее команде немедленно срывался с места в галоп, либо становился на колени и покорно опускал морду, мог станцевать вальс и поцеловать панночку.
Как удавалось это делать Сюзанне, неведомо. Беневский пробовал распознать секрет, но не распознал – разгадка находилась где-то рядом, Беневскому казалось, что он вот-вот доберется до нее, ухватит за хвост неведомую птичку, да вот только когда он разжал кулак, в нем не то, чтобы хвоста не было – не было даже перьев от него.
А в голове билась, позванивала невольно мысль, что он правильно поступил, соединившись родственными узами с неведомым до остановки в Спише шляхтичем Геньским.
Кроме умения блестяще справляться с лошадьми, Сюзанна обладала еще двумя умениями – умела немного готовить и всегда могла накормить графа яичницей, пожаренной на сале, в то время как ее товарки-соперницы из соседний имений этим искусством не владели, – и умением регулярно рожать детей.
Правда, не всех детей она могла выходить – мальчики у Сюзанны, как мы уже видели, не выживали – родившись, умирали, – первый мальчик умер, когда граф находился в ссылке в Казани, – девочки же выживали.
Устюжанинов покосился на девчонок: на кого же они похожи, на отца или мать?
Девочки походили на мать, и это было плохо. По поверью, – отнюдь, не камчатскому, – дети, похожие на отца, бывают более счастливы, чем дети, похожие на мать.
Интересно, какую роль в жизни учителя сыграла эта женщина, и почему граф, который мог жениться даже на королевской дочери, женился на этой сельской простушке?
Не знал Устюжанинов, что именно эта женщина, когда Беневскому было очень трудно и он брался за пистолет, чтобы застрелиться, отводила пистолетное дуло от его виска; когда ему не хотелось жить, заставляла его жить… Кстати, об этом Беневский написал и в своей книге, посвятив Сюзанне немало добрых строк.
Она покорно терпела все его выходки, – а Беневский часто мог быть просто безрассудным, остепенился он только к сорока годам, – его измены, его уходы из дома, из семьи. Это была та самая сторона жизни учителя, о которой Устюжанинов не знал совершенно ничего.
– Ну, что ж, – вздохнув, произнес Беневский, удовлетворенно потер руки, – нас ждут великие дела, Альоша.
Для семьи Беневских Алексей снял три комнаты в новеньком викторианском особняке, – сейчас, после войны, когда была одержана великая виктория – победа, эти особняки стали расти, как грибы после теплого дождя, один за другим. Не было в Штатах ни одного города или городка, где бы не появлялись новые постройки, придававшие улицам неожиданно праздничный вид.
Комнаты Беневскому понравились, девочки тут же прильнули к окнам, выходящим на главную улицу города – интересно было, что там происходит.
– Мадагаскару мы не сказали «Прощай», – еще раз оглядев комнаты, проговорил Беневский негромко, – очень скоро мы скажем Мадагаскару «Здравствуй!»
Он думал о своем, Морис Беневский, Маурицы, и Устюжанинов понял, что мысли о Мадагаскаре не покидали учителя все последнее время, все годы, и они обязательно вернутся на Красный остров, – Устюжанинов вернется вместе с Беневским и разделит все тяготы, которые выпадут на долю учителя, не дрогнет, не отойдет от него, будет все время рядом – Алексей решил это твердо.
Часть третья
Пребывание Беневского в Штатах было успешным, он сумел заручиться поддержкой правительства Нового Света, добыл денег, приобрел оружие и огневой припас, чтобы защищать Мадагаскар, если туда вздумает сунуться какой-нибудь недалекий губернатор или размахивающий ржавым палашом капитан французского войска, более того – сумел стать своим человеком в семье Бенджамина Франклина – семья Франклина принимала его как родного.
Франклин лично вмешивался в формирование груза торгового судна «Интрепид», которое Беневский зафрахтовал для плавания на Мадагаскар, помогал графу, и если где-то что-то стопорилось, быстро прошибал пробку и заставлял неповоротливую медлительную машину крутиться проворнее.
В октябре 1784 года судно было готово к отплытию – трюмы загружены по самые люки, орудийные стволы рядком выложены на палубе и мертво прикручены проволокой к вбитым в доски грузовым скобам, лафеты опущены вниз, в трюм, также тщательно закреплены.
Молва донесла до нашего времени слух о том, что Франклин лично приехал в Балтиморский порт проводить экспедицию на Мадагаскар, – наверное, так оно и было, слишком уж дружеские узы связывали две семьи, – и ранним октябрьским утром, когда над морем еще только начало подниматься съежившееся до размеров арбуза багровое солнце, «Интрепид» отошел от деревянного портового причала.
Едва берег с серыми портовыми зданиями остался позади, как небо начало стремительно опускаться вниз, прижиматься к воде и, в конце концов, смешалось с нею. Морю это не понравилось, почему – непонятно, волны пошли нервной рябью, вспухли недобро, и через несколько минут в нос «Интрепида» ударил твердый свинцовый вал.
Через полминуты ударил снова, ударил сильнее, чем прежде, много сильнее – всем, кто находился на судне, показалось, что вот-вот рухнет одна из мачт – уж очень опасно она затряслась.
Сюзанна Беневская до крови закусила зубами губы: ей сделалось плохо. Беневский, которому раньше было совершенно безразлично, есть у него жена или нет, а сейчас изменивший свою точку зрения – понял, что одиноким быть нельзя и вообще, очень скоро подоспеет время, когда это состояние сделается гибельным для него, неожиданно испугался, бросился к жене:
– Сюзанна, что с тобою?
Сюзанна платком стерла кровь со рта.
– Мне дурно, Маурицы, – прошептала она едва внятно, улыбнулась слабо, – но это пройдет… Я беременна, – добавила она, вновь стерла кровь с сочившейся нижней губы.
Но боль, возникшая в ней, не прошла, наоборот, усилилась, сдавила горло и Сюзанна упала в обморок.
Плавание началось неудачно.
