Через полтора часа Беневский принял решение возвратиться в Балтимор.
Разворот судна в шторм с высокими волнами – дело трудное, для неопытного морехода вообще невыполнимое, но капитан оказался на высоте, с задачей справился и вскоре ушедший в дальнее плавание «Интрепид» вновь предстал перед взорами изумленных балтиморских обывателей.
На носилках Сюзанну переправили на берег, там погрузили в специальный экипаж с мягкими рессорами и привезли в больницу.
Преждевременные роды могли закончиться выкидышем, но врачи этого не допустили.
– Через два месяца родится нормальный ребенок, – врач, занимавшийся Сюзанной, ободряюще прислонил руку к плечу Беневского.
Задерживаться на два месяца Беневский не мог никак – его ждал Мадагаскар. Да потом крохотулю новорожденную (ах, как хорошо было бы, если б это оказался мальчик) везти на судне в такую даль было опасно, сделать это можно будет не ранее, чем через три-четыре месяца после родов, и Беневский решил плыть на Мадагаскар без жены.
Он арендовал для нее и девочек половину дома, расцеловал всех на прощание и произнес фразу, которую услышал когда-то в России:
– Я вернусь на белом коне… Ждите меня, – голос его сошел на шепот, глаза повлажнели. Беневский вздохнул, повернулся рывком и пружинистым легким шагом, – молодым, не хромым, таким, что у него был когда-то, – покинул дом.
На Сюзанну, стоявшую у окна, он даже не обернулся. Сделал это специально. Хотя пока шел к металлическим кованым воротам с ажурными завитушками, в горле у него что-то ржаво поскрипывало, булькало, а в висках плескалась, стучала боль.
Вышел Беневский за ворота и его не стало – растворился среди многочисленного люда мгновенно.
Сюзанна заплакала.
Плавание на «Интрепиде» было долгим. Во-первых, Беневский сделал несколько остановок в Южной Америке – не только в портах с отдыхом среди уютных голубых бухт, но и на безлюдных, густо заросших лесом островах, где горласто покрикивали попугаи, летали незнакомые длинноклювые птицы, подхватывавшие с земли ящериц и из кустов подавали свои голоса невидимые звери.
На островах Беневский задерживался дольше, чем в портах, забитых проститутками всех сортов и калибров, а также моряками, хорошо знающими, чем отличается болото, набитое крокодилами, готовыми стащить с любого капитана кожаные ботфорты, от мирного залива с бирюзовой водой… Впрочем, что опаснее, болото или залив, не было ведомо никому: в заливе из глубокой норы может запросто выскочить гигантская мурена с кривыми зубами и проглотить несчастного морехода вместе с сапогами.
Беневский аккуратно зарисовывал растения, цветы, разные метелки, густо обсыпанные душистой кашицей либо яркими лепестками, листву деревьев, кору бабочек и жуков, подхватывал из-под ног землю, мял ее, щепотью снимал со стволов смолу, стекающую вниз, нюхал ее, пробовал на вкус… Он изучал растительность островов. Это было второе, что затягивало плавание на Мадагаскар.
– Морис Августович, смолой можно отравиться, – предупреждал графа Устюжанинов, – в южных широтах много ядовитых смол.
В ответ Беневский похмыкивал легкомысленно и одновременно печально:
– Что судьбою, Альоша, предначертано, того не избежать. А все, что идет сверх предначертанного – это сущая ерунда, это несбыточно совершенно. Судьба не позволит ничего лишнего… Иначе зачем она нужна, судьба?
В этом Беневский был прав.
На одном из островов он нашел камень, на котором отпечаталась крупная кожистая лапа. С морщинами, метками порезов, заусенцами, следами чьего-то укуса.
– Когда-то это была живая плоть, – проговорил Беневский задумчиво, – а сейчас – обычный камень. Живая плоть распалась, вид этого млекопитающего исчез почти бесследно… Слишком давно это было. Может быть, – граф щелкнул ногтем по находке, – это предшественник древнего динозавра.
Устюжанинову это было интересно. А о таких зверях, как динозавры, он даже не слышал. Наверное, лютые были существа. Хотел было расспросить учителя о динозаврах, но постеснялся.
– Очень занятная костяшка, – сказал Беневский.
– Не костяшка, а камень, – аккуратно поправил Устюжанинов, – каменюга.
– Может быть, и так, – согласился с ним шеф. – Отнеси-ка ее, дружок, ко мне в каюту.
Команда на «Интрепиде» была собрана разношерстная. Капитан по фамилии Джонсон, нанятый Беневским, ходил по портовым кабачкам Балтимора, высматривал знакомых матросов, предлагал им работу, и поскольку большинство из них знало Джонсона как славного малого, которому можно доверять, то от работы почти никто не отказался.
Одно было плохо – ранее эти моряки работали в разных экипажах, поэтому из них было непросто составить единое целое. Удастся ли это сделать Джонсону, неведомо.
Капитана Джонсона немного знал Устюжанинов – по плаванию из Европы в Америку, когда раздрызганные английские суда перебрасывали ландскнехтов из Старого Света в Новый, – Джонсон был вторым штурманом на одном из кораблей. Как написал историк и литератор Балязин, в свое время исследовавший эту историю, при наборе команды на «Интрепид» Джонсону было важно в первую очередь, чтобы «матрос знал свое дело и не путал киль с клотиком, а ют с баком», а все остальное потом. «Он был честным малым, этот Джонсон. Однако получилось так, что на корабле оказались почти одни бывшие лоялисты». Вот тут Джонсон, как руководитель команды, допустил промашку, лопухнулся, как принято ныне говорить в народе. Хотя сам он тоже был закоренелым лоялистом.
На всякий случай напомню уважаемому читателю, что лоялисты – это приверженцы Старого Света, считавшие Англию пупом Земли, готовые каждого, кто этого не признает, посадить на кол, и теперь, когда победили инсургенты – эти взбесившиеся американцы, перепутавшие недожаренную яичницу со свободой, лоялисты мечтали только об одном: плюнуть на Америку, желательно посмачнее и вернуться домой, на берега Темзы.
Но для того, чтобы вернуться, нужны были деньги. Немалые деньги. «Многие из них готовы были бежать хоть на край света, чтобы только не видеть самодовольные рожи новых хозяев страны, – так написал Балязин в своей книге, – отобравших у побежденных все лучшее из того, что им некогда принадлежало. Другое дело, когда они вернутся с Мадагаскара и в их кошельках будет звенеть золото, тогда они не только уравняются с полноправными гражданами этих Соединенных Штатов, но сами, может быть, станут не последними людьми в своих графствах».
Вот какую команду, сам того не желая, сколотил «честный малый» Джонсон, – на подбор (ни одного инсургента) и запоздало понял, что угодил в сложное положение: команда, если захочет, сварит из него гуляш, совьет веревку, либо, если будет лень возиться, просто выбросит за борт, на завтрак какому-нибудь серому или синему бревну с акульей пастью. Положение у Джонсона оказалось незавидное, и надо было ломать голову над тем, как выпутаться из него. Желательно с честью и без потерь.
А пока они плыли на Мадагаскар. Беневский плыл с идеями свободы, равенства, – был увлечен этим, но ни Джонсон, ни команда лоялистов этих убеждений не разделяла, главным для команды были деньги. Заработать побольше денег – это первое, а уж все остальное – это находится на втором, третьем и прочих, удаленных от первого местах.
