– Как давно я не видел тебя, Альоша! – шепотом произнес Беневский, – у него пропал голос.
– И я тебя, учитель, – таким же сдавленным шепотом отозвался Устюжанинов Они стояли, обнявшись, несколько минут, что-то шептали друг другу, но слова, которые они произносили, не имели никакого значения. Хиави только улыбался, глядя на них.
– Простить себе не могу, что отправил тебя в этот поход по Мадагаскару, – едва слышно проговорил Беневский.
– Но ведь так надо было, учитель?
– Благодаря тебе уже сформирован целый полк… А сейчас ты очень нужен мне здесь. Без тебя я как без рук.
– Главное, что я живой и нахожусь сейчас рядом с тобою, учитель.
– Альоша! Живой и невредимый. Хотя насчет невредимости… – Беневский откинулся от Устюжанинова, окинул его взглядом с головы до ног. – Ничего-о… – протянул он, – повреждение повреждению – рознь, мы тебя быстро поставим на ноги, – он тряхнул Устюжанинова за плечи. – Вставай быстрее в строй… Пожалуйста!
Устюжанинов согласно смежил веки: встать в строй он готов хоть сейчас.
– Думаю, недели тебе хватит на поправку, – сказал Беневский.
– Хватит, – эхом отозвался Устюжанинов.
– Жить мы с тобой, как всегда, будем в одном доме.
– Очень хорошо, учитель. Я рад этому, всему рад… Вы даже не представляете, как рад…
Не выдержав, Беневский еще раз обнял Устюжанинова, прижал к себе его голову:
– Эх, Альоша, Альоша! – в горле Беневского что-то запрыгало, забулькало, захрипело, он сгорбился, становясь совсем маленьким, каким-то старым, из-под парика выбились седые волосы, прилипли к мокрому лицу…
На воле, рядом с Беневским, Устюжанинов начал поправляться не по дням, а по часам и очень скоро уже стал заниматься тем, чем занимался учитель – формированием второго полка мальгашского войска.
Работы было так много, что Беневский иногда забывал спать и, обессиленный, сваливался где-нибудь на дно повозки, застеленной несколькими тростниковыми циновками и, натянув на голову шелковый шейный платок, отключался на час-полтора.
Солдаты расходились по ротам, разжигали, как это всегда было в армейском быту, костры, насаживали на шампуры цыплячьи тушки, плоды хлебного дерева, начинали жарить их. Вкусные запахи повисали на берегу бухты Антонжиль. Обед заканчивался, едва просыпался Беневский.
Лето 1785 года пролетело очень быстро, Беневский даже не заметил, как оно прошло, время в заботах и хлопотах пронеслось стремительно. Очень жарким был декабрь. Январь восемьдесят шестого года хоть и уступал декабрю, но ненамного, – все равно в знойном январе дышалось легче.
Беневский был занят не только формированием войска и обучением его – он почти ежедневно встречался с вождями племен, втолковывал им идеи насчет государства Солнца, которое будет создано на Мадагаскаре в скором времени, о равноправии, о сытой жизни для всех…
Но завтрашнюю свободную и беззаботную жизнь эту надо было защищать сегодня.
При Беневском прошедшим летом особенно широко сумела расцвести торговля – рисом, деревом, быками, специями. Французы хорошо знали, что на Мадагаскаре растет лучшая в мире ваниль и кухня парижская, особенно кухня королевского Версаля, без мадагаскарской ванили существовать не могут… Ну, какая булочка способна очутиться на столе короля, если она не пахнет мадагаскарской ванилью? Это будет уже не булочка, а недоразумение, которое могут есть лишь нищие, ночующие под мостами Сены.
Не сумеет король одолеть такую булочку, не по рангу это – застрянет она у него в горле, и монарх в таком состоянии может подписать какой-нибудь вредный для Франции указ.
Аромат мадагаскарской ванили, – в отличие от других сортов этой специи, – способен сохраняться больше года. Вот и гоняются купцы, пираты, военные люди типа капитана Фоге, откровенные проходимцы и честные моряки, стремящиеся заработать на восточных пряностях, карточные шулеры и сбежавшие из тюрем уголовники за специями, рисом, шкурами, драгоценными каменьями и цветной древесиной, но больше всего их руки тянутся к ванили.
Мадагаскар готов торговать ванилью, лишь бы приезжие купцы и прочие добытчики не обирали мальгашей, честно расплачивались за полученный товар.
Не то ведь Иль-де-Франс, например, старается и рис, и быков зебу, и ваниль, и даже знаменитых мадагаскарских бабочек, которые высоко ценятся в Европе, взять бесплатно и делают это, не стесняясь: целые корабли уходят с Мадагаскара на Иль-де-Франс, а оттуда – в Марсель, Тулон и Сет… Мальгаши за свой товар не получают ничего.
Из специй, кроме ванили, на Мадагаскаре растет роскошный черный перец и не менее роскошная кулинарная гвоздика…
За все это надобно получать деньги, на эти деньги развивать свои деревни, обеспечивать людей французскими товарами, и вожди в этом были согласны с Беневским.
На Мадагаскаре рос хороший хлопок, который по мягкости, пышности, нежности не уступал египетскому, на острове надо было обязательно построить ткацкую фабрику и выпускать свои собственные ткани. Этот план Беневского вожди поддерживали особенно горячо. Во-первых, свой материал очень нужен был самим мальгашам – одеваться-то надо во что-то, а во-вторых, хлопок мадагаскарский готовы были приобретать и французские, и английские и португальские купцы.
Не был обделен остров и кофейными плантациями – лучше всего кустарники кофе чувствовали себя на склонах холмов, здесь они получали много солнца, больше, чем на равнинных местах. Конечно, где-нибудь в Африке, в зоне Аравийского моря, кофе был лучше, чем на Мадагаскаре, но, как свидетельствовали знатоки, мадагаскарский кофе был лучше южноафриканского – крепче и вкуснее.
Европа, лишь сто лет назад познавшая вкус этого напитка, от мадагаскарского кофе тоже не откажется – он дешевле аравийского.
В горах есть золото и платина, есть серебро, много дорогих камней – сверкающие солнечным светом топазы, яркие изумруды и рубины, темные и звучные, как тропическая ночь, сапфиры, говорят, что водятся и алмазы, но к слухам этим Беневский относился скептически – слухи нужно было проверять.
В будущем Мадагаскар может стать мировым центром добычи драгоценных камней, – и вожди племен такой перспективе были только рады.
Несколько дней назад вождь племени махали привез Беневскому в подарок большой, будто бы светящийся изнутри кусок камня яркого розового цвета. Размером камень был с лошадиную голову, не меньше.
– Что это? – с интересом спросил Беневский.
– Мы зовем его мпамозави – колдовским камнем, в темное время суток цвет его становится особенно сильным. У нас этого камня много.
Беневский ухватился за камень обеими руками, с усилием приподнял – лошадиная голова была тяжела, словно бы ее отлили из чугуна. Беневский представил себе, сколько броских, желаемых женщинами поделок можно вырезать из этого камня и сколько денег в результате ляжет в кассу, – точнее, в казну ампансакаба, а значит, – в казну всего Мадагаскара.
