Жаль, конечно, что Федора не было в живых, иначе бы он проследил за сочинением, помог бы довести его до читателей, но Каржавина уже не было и неведомо ни единому человеку, получил издатель рукопись или нет? Во всяком случае она нигде не всплыла, не появилась среди волн жиденького книжного моря тогдашней России.
Где застряло сочинение, которое ныне прочитал бы с превеликим удовольствием каждый из нас, куда нырнула книга, в какой щели спряталась, не знает никто.
И цела ли рукопись, тоже неведомо.
Часть четвертая
В 1977 году мне посчастливилось попасть в большую и довольно длительную поездку – туристическую, – за рубеж по линии редакции «Известий». По плану группа наша вначале прибывала в Париж, в Париже мы должны были провести около суток, а потом на самолете компании «Эр Франс» вылететь далеко на юг, на другую сторону земного шара – на остров Маврикий. С Маврикия – на Мадагаскар, с Мадагаскара – в Танзанию, из Танзании – в Кению и уж потом, оставив позади полтора десятка тысяч километров, вернуться в Москву.
Время было еще советское, о распаде великой страны подумывали только стратеги из соответствующих вашингтонских и прочих «обкомов», разбросанных по всей Америке – научно-исследовательских институтов, центров, лабораторий, служб, контор с вполне безобидными вывесками, но с очень «обидным» содержанием, мы же об этом не говорили, не думали, считали страну свою оплотом, крепостью, которую никто никогда не сумеет разрушить, жили своими заботами, довольно безбедно, думали, что будущее у нас будет таким же безбедным и интересным, как и настоящее…
Были мы молоды, беззаботны, весь мир считали своими друзьями – страна наша ведь тогда помогала очень многим.
Перед самым отъездом, вечером, в Москве появились друзья – молодые литераторы из Венгрии. Первым делом решили пропустить по стопке холодной водки и забрались в знаменитое место – ресторан Центрального дома литераторов.
Здесь я должен сделать небольшое отступление. Где-то году в семьдесят шестом, в начале осени в Венгрии состоялось совещание молодых писателей социалистических стран – первое, кажется, в истории наших литератур, раньше таких совещаний не было.
Проходило совещание в Кёсеге – небольшом старинном городке, густо осыпанном золотой листвой осени, – была пора листопада, городок, расположенный рядом с австрийской границей, до Австрии было рукой подать, просто сверкал от ярко полыхающей желтизны…
Писатели – головы буйные, черепушки набиты разными мыслями, в том числе и крамольными, и полукрамольными, – всякими, словом, так на совещании этом неожиданно родилась программа, против которой была вынуждена выступить наша делегация.
Все дело в том, что в Советском Союзе шла очень активная кампания по созданию произведений о рабочем классе – в издательских планах даже имелись свободные строчки, отведенные книгам на эту тему. Но написать толковую повесть или роман о каком-нибудь молотобойце или токаре было не то, чтобы очень сложно, а как считали литературные чистюли (извините за выражение) – неинтересно. Совсем другое дело – исторический роман со скандальным сюжетом или любовная проза, где главным героем выступает какой-нибудь лихой столичный красавец-ловелас или жгучий пожиратель слабых дамских сердец, с горящими глазами.
Поэтому группа молодых писателей, посовещавшись в одной из комнат отеля, где мы жили (советская делегация на совещание, естественно, приглашена не была), предложила новую программу развития литературы социалистических стран.
По этой программе польские писатели должны были сочинять исторические романы, венгры – кропать стихи про любовь, румыны – заниматься исключительно маринистикой, болгары – городскими повестями, немцы из существовавшей тогда Германской Демократической Республики – спортивной литературой, поскольку у них было много хороших спортсменов, вьетнамцы – писать о джунглях и бананах с ананасами, а советские «письмэнники» – заниматься исключительно делами заводов и фабрик и толкать вперед рабочую тему. Вперед и только вперед.
Если потом все соединить вместе, то получится многогранная, многотемная литература, широкая, как река, сдерживаемая лишь берегами, сработанными из особо прочного материала, именуемого социалистическим реализмом.
Вот такой подарок был получен нашей делегацией на том совещании.
Дело дошло до голосования.
Идея, разработанная в Кёсеге, не прошла.
Совещание окончилось, дебаты были быстро забыты, участники разъехались по своим городам и весям, а друзья остались. Среди них были и венгры. Они-то и прилетели в тот вечер в Москву, два человека, Миклош Вереш и Сильвестр Эрдег.
Узнав, что мне доведется быть на Мадагаскаре, оба гостя воскликнули в унисон – произнесли, будто пропели:
– Беневский!
– А что Беневский?
– Обязательно поищи там следы Маурицы Беневского. Не может быть, чтобы на острове его не знали и от него ничего не осталось. Не такой это был человек!
Тогда я еще ничего не знал о Беневском, фамилия эта была мне неведома – пусть простят друзья мою неотесанность, а я за это привезу им в Будапешт пару бутылок хорошей водки.
Позже, в книге «Лето в декабре» я написал, что был «Беневский, судя по всему, чрезвычайно обаятельным, красивым и сильным человеком, смелым, напористым, способным убедить в своей правоте любого, даже самого закоренелого и сонного скептика, умел писать стихи и песни, околдовывать женщин, подниматься на защиту обиженного, оскорбленного, давать отпор людям более сильным, чем он».
– Маурицы Беневский – венгр польского происхождения, – сказал мне Миклош Вереш.
Позже польские коллеги, с которыми я встречался, обязательно вносили свою поправку:
– Беневский – поляк венгерского происхождения.
В общем, все походило на то, что за Беневского шла негласная борьба: какой стране он принадлежит? Если быть точнее, то какой стране он принадлежит больше, а какой меньше? Спор этот тихий, – громких голосов в нем не слышно, – продолжается, по-моему, до сих пор, и вообще вряд ли когда закончится.
Пока известно одно, что мать Беневского – скромная набожная женщина была полячкой, отец – граф Беневский, генерал австрийской армии… Кто он по национальности? Австрии тогда как таковой не было, существовала Австро-Венгрия, в которую входила собственно Венгрия, а также – Чехия, государства Балканского полуострова и Словакия. Да потом, по-моему, не суть важно, кто Беневский по национальности. Важно другое – факт, что человек этот – реально существовавшее лицо, он жил, вошел в историю многих стран мира, воевал, путешествовал, ценил справедливость, любил, уважал мужественных людей, умел вырываться из мест заключения, стремился построить государство, где все были бы равны и погиб за это… Ушел он из жизни в сорок с небольшим лет – возрасте еще очень молодом.
Он многое хотел сделать, о многом мечтал и вел за собою людей, действовал решительно, храбро, принимал быстрые и точные решения, но планы свои не успел осуществить, – и не его в этом вина. Так распорядилась судьба. Беневскому просто не повезло.
