Впору бы броситься за борт и уйти в синюю тревожную глубину вслед за Батуриным, но бросаться было нельзя: самоубийство – великий грех для православного человека. Бог дал человеку жизнь, Бог ее и заберет.
По палубе шатаясь, будто невесомая тень, ходил Магнус Медер, делал кровопускания, больше ничего делать он не мог.
– Потерпите, друзья, – просил своих спутников Беневский, который и сам едва держался на ногах, – скоро земля, остров, который в недалеком прошлом носил моё имя – Мауриций, – здесь Беневский многозначительно умолкал.
До 1710-го года Иль-де-Франс действительно назывался Маурицием и славился тем, что на нем обитали птицы величиной с корову, – с той только разницей что их мясо было нежнее и вкуснее говяжьего, – а потом остров прибрали к рукам французы и дали ему новое название, свое.
В середине марта далеко-далеко по курсу, в середине огромного океанского простора показалась крохотная, почти призрачная полоска. Это был остров Иль-де Франс.
Беглецы воспрянули духом, зашевелились, кто-то даже просипел дыряво, едва слышно:
– Ур-ря-я!
Но этого, внезапно воодушевившегося путешественника никто не поддержал – не было сил.
Беневский хоть и постарел после конфликта в Макао, и помрачнел, и обзавелся легкой сединой, посеребрившей его волосы, и со своими единомышленниками общался много реже, чем раньше, отношения к Алеше Устюжанинову не изменил, продолжал учить его географии, французскому языку, математике.
Устюжанинов, осознав, что без наук ему не будет вообще никуда хода и сам он в конце концов станет никем, теперь за уроки Беневского цеплялся, не мыслил себе жизни без них.
Однажды Беневский вытащил из-под койки вместительный прочный сундучок, окованный медью, с хитрым замком, который, даже имея на руках ключ, нельзя было открыть без сноровки и терпения, распахнул его.
– Хочу, Альоша, познакомить тебя с деньгами, которые ходят в разных странах мира, – сказал он. Ухватил за перевязь один кожаный мешочек, тугой, набитый монетами по самый распах. Развязал горловину, показал, что находится внутри. Пояснил: – Это турецкие ливры, монета не самая популярная, но нужная. Хороша она тем, что берут ее везде, – Беневский неторопливо завязал мешочек, сунул руку во второй кулек, нарядный, расшитый серебром, достал оттуда большую, аляповато сработанную квадратную медаль, показал Устюжанинову. – Это, наверное, самая крупная монета в мире, – сказал он, – японская, подкинул ее в руке, медаль тускло блеснула толстым боком и улеглась в руку, – на этот обрубок золота можно много чего купить… Понял, Альоша?
– Понял, – готовно отозвался Устюжанинов.
– Если разменять кетти на русские червонцы, то потянет она на сто пятьдесят десятирублевок, не меньше. Понял?
– Понял.
Денег у Беневского было много, самых разных, Устюжанинов от удивления даже рот раскрыл.
– Где вы все это взяли, Морис Августович?
– Как где? В Макао. Вот португальские монеты, – Беневский засунул руку в третий кулек, – добраон. Вот он, – дал Алеше монету, – можешь рассмотреть внимательнее, поскольку это одна из самых популярных монет в мире. А это добрас, – Беневский дал Устюжанинову добрас. И добраон и добрас внушительно посверкивали золотом. – Это моэда и ноаннеза, а это – самая маленькая португальская монета – пистоль.
Пистоль, несмотря на то, что в десять раз значил меньше добраона, тоже был отлит из золота.
– Все понятно?
– Все понятно. – бодрым эхом откликнулся Устюжанинов.
Показал Беневский и испанские монеты – эскудоры и дублоны. Эскудор был мелкой монетой, дублон – крупной, обе монеты – симпатичные, но у Алеши не было ни тех, ни других и видел он их первый раз в жизни. Как и итальянскую доппию, персидские рупии, австрийские соверендоры и английские гинеи. Все это у Беневского имелось, поигрывало теплыми желтыми блестками, присущими только золоту, но, честно говоря, ничего, кроме обычного любопытства у Устюжанинова не вызвало.
Вообще-то, если признаться, он даже русских империалов с изображением Петра никогда не видел – эта крупная монета в Большерецке появлялась редко, а в камчатском захолустье, каковым считался Ичинск, – еще реже.
– Ну что ж, – Беневский неожиданно с пистолетным щелком захлопнул сундучок и ловко навесил на него замок, – я вижу, тебе совсем неинтересно это золото – глаза не загораются, ноздри не раздуваются, пальцы не дрожат… Это хорошо, Альоша, – внезапно сменив тон, похвалил он, – ты не жадный – это очень хорошо, жизнь свою ты золотому тельцу не подчинишь. Браво, Альоша! – Беневский негромко похлопал в ладони. – Будь таким и впредь, никогда не завидуй тем, кто имеет много денег. Деньги никогда не приносили человеку счастье, особенно, если их много.
Расплачивался Беневский с дирекцией Ост-Индской компании, которой подчинялись французские военные фрегаты «Ле Дофин» и «Ле Ляверди» турецкими монетами – выложил одиннадцать с половиной тысяч ливров.
После стоянки на Иль-де-Франсе фрегаты должны были плыть дальше, во французский порт Лориан, на борту у них был дорогой груз – пряности и редкие колониальные товары. Беневский был тоже не прочь попасть в Лориан, ему обязательно надо было побывать во Франции и, если удастся, – пробиться к королю.
У него имелся план, который убивал сразу несколько зайцев – и приносил немалые деньги в карман Беневского, и усмирял некоторых непокорных единомышленников – бывших, – что как ржавые кривые гвозди портили даже внешний вид его команды, и делал реальной мечту разных наивных простачков, – кстати, Алеша Устюжанинов относился к их числу, – стать гражданами «государства Солнца»… В общем, во Франции надо было побывать обязательно, и чем раньше – тем лучше.
Главный город Иль-де-Франса Порт Луи походил на сказочное поселение «государства Солнца». Но, пожалуй, только внешне. Путь к причалам порта, в гладкую, очень спокойную бухту, всклень наполненную яркой бирюзовой водой, оказался сложным, без лоцмана никак не обойтись – можно было легко сесть на коралловый риф, проход между рифами был очень узкий, в пенных бурунах. Горловину гавани охранял Пушечный остров, на котором стояли орудия с длинными литыми стволами… Эти мощные пушки могли остановить любого незваного гостя.
У камней острова, на мелкотье резвились длинные, похожие на больших плоских змей мурены со страшными острозубыми пастями и злыми глазами, похожими на шляпки плохо откованных гвоздей, Алеша потом специально ходил на это место, чтобы получше рассмотреть этих опасных морских гадюк и запомнить их…
Берег портовой бухты был укреплен земляными валами, на которых также стояли пушки с удлиненными стволами и широкими жерлами. Около каждого орудия высилась горка ядер.
Акваторию бухты охраняли две внушительные крепостные башни, сложенные из крупных, хорошо подогнанных друг к другу, тяжелых камней – башня Мартелла, украшенная рисунчатыми зубцами, и башня Жорж, считавшаяся неприступной.
На башнях слабо трепыхались, поддеваемые легким игривым ветерком флаги с тремя белыми лилиями. Три белых королевских лилии – это всем известный герб Бурбонов, не очень-то уважаемый в этих краях, поскольку раньше островом заправляли довольно щедрые голландцы, заметно отличавшиеся от скупых на дары французов, потом заправляли англичане…
