Лицо Манштейна перекосилось, изо рта выбрызнула кровь, на глаза налипла болотная грязь. Тело полковника дернулось один раз, другой, на большее его не хватило, правая раненая нога вывернулась, словно бы выкрутилась из своего гнезда и стихла – Манштейн уже не чувствовал ни боли, ни самого себя.
Черноволосый приподнял ногу, что было силы ударил каблуком по голове Манштейна, потом ударил еще раз.
Полковник был мертв. Черноволосый, довольно рыкнув, вскинул на плечо сумку Манштейна, поддернул ее, чтобы легла поудобнее и ступил обеими ногами на нарядную зеленую проплешину, на которой росли мелкие, с лаково поблескивающими лепестками цветы яркой желтой окраски.
Не знал черноволосый, что это за цветы, не знал, в каких местах они растут и что скрывают под своим покровом, не знал, что жители Саратоги при виде их обычно сильно бледнеют.
Зеленое, ласковое, очень уютное одеяло, украшенное цветами, прикрывало собою бездонную топь, образованную водами реки, за сотни лет основательно разъевшими твердь берега, – ступил черноволосый на нарядный изумрудный покров и снизу его словно бы кто-то ухватил за лодыжки, с силой поволок в преисподнюю.
Так оно и получилось, через несколько минут он уже находился в черной, холодной, где не было ни одной светлой искры, ни одного пятна или воздушной щелки, преисподней.
Таких мест в окрестностях Саратоги было много.
Бойня на севере американского континента закончилась полным разгромом англичан, Устюжанинов был свободен, мог возвращаться в Европу, в Россию, но он не спешил этого делать. Душой своей, сердцем чувствовал, что в России, например, его никто не ждет.
Мать у него умерла, когда Алексею было очень мало лет, он не помнил ее совершенно, отца-священника также, наверное, уже нет в живых… Ну что Устюжанинову делать в России?
Надо было искать Беневского. Вот только вопрос беспокоил душу: где конкретно его искать? Европа огромна, найти в ней Беневского – все равно что иголку в стогу сена нащупать. Где он, кто подскажет?
На некоторое время он решил остаться в Америке – захотелось познать непознанное, научиться строить дома и не только дома. Вместе с Костюшко Устюжанинов строил Вест-Пойнт – очень прочную крепость, которую не могла взять целая армия, так широки и прочно сработаны были ее стены, и вид она имела такой грозный, что над ней даже орлы опасались появляться, вот ведь как.
Осенью 1780 года крепость приехал принимать сам главнокомандующий вооруженными силами Нового Света Джордж Вашингтон.
Устюжанинову главнокомандующий понравился: в обращении прост, немногословен, взгляд цепкий и одновременно доброжелательный, пояснения схватывает на лету, лишних вопросов не задает. Крепость была принята с высшей оценкой.
«Раз крепость построена, раз других дел нету, значит – пора… Да, пора покидать Америку», – такая мысль все чаще и чаще приходила в голову Устюжанинову. И ехать, конечно, не в Россию, где его никто уже не ждет и с этим фактом надо мириться, а в Европу – искать Беневского…
По Беневскому Алексей скучал, часто вспоминал живого непоседливого графа, ни на кого не похожего человека, и приязнь эта не проходила – Мориса Августовича не хватало в его жизни. Не хватало до сердечной боли, до стона, до крика; если бы рядом находился Беневский, он не чувствовал бы себя так одиноко. Но что было, то было…
Борьба за свободу в Америке еще продолжалась – на юге шли бои, там сидела мощная армия, возглавляемая генералом Корнуэллисом, действовала она очень решительно и приносила американцам немало хлопот.
Через два дня после отъезда Вашингтона из Вест-Пойнта – огромного сооружения, пахнущего свежим деревом, каменной мукой, замешанной на куриных яйцах – сложный раствор этот шел на соединение особо прочных стыков и обработку орудийных амбразур, – свежим, только что скошенным сеном и молодым вином – в честь приезда Вашингтона в крепости давали прием, на который пригласили не только офицеров, но и простых строителей-солдат, – к Алексею неожиданно подошел Костюшко.
Устюжанинов при виде полковника вскочил.
– Сиди, сиди, – произнес тот успокаивающе, положил руку Устюжанинову на плечо. – Чем думаешь заниматься дальше?
– Не знаю, – с обескураживающей простотой признался тот, – пока ломаю голову…
– Не надо ломать, – сказал Костюшко. – Мне приказано собираться и ехать на юг в распоряжение генерала Грина. Я приглашаю тебя поехать тоже. Ты, конечно, волонтер и можешь распоряжаться собою, как посчитаешь нужным, но…
Устюжанинов не дал полковнику договорить, прервал его.
– Я согласен! – быстро произнес он, запоздало обрадовался тому, что не надо думать о будущем и мотаться по Европе в поисках Беневского, – все, в конце концов, можно будет сделать с помощью почтовой связи, поискать Беневского по почте. Как же об этом он не подумал раньше?
– Вот и хорошо, – довольным тоном проговорил полковник. – Будешь моим адъютантом. Должность офицерская, жалованье тоже офицерское… Пара дней на сборы у нас есть, а там настанет пора прыгать в седла.
Так Устюжанинов еще на два с лишним года застрял в Америке…
Вечером, при свете коптюшки, Устюжанинов написал письмо в Европу, представителю Штатов в Париже, – он начал активные поиски Беневского. Точнее – продолжил их – кое-какие попытки он предпринимал и раньше, но попытки эти результата не дали… Поиски надо было начинать снова.
Осень в Америке всегда была теплая и очень солнечная, Устюжанинов ни разу не увидел здесь хмурого осеннего неба, низко прогнувшегося под своей, набитой холодной влагой тяжестью, не встречал поваленных лютыми ветрами деревьев и изжульканных досмерти птиц, смятых, как мокрые тряпки, жестокими порывами воющего воздуха, не попадались Алексею, как на Камчатке, люди, чьи жилища были уничтожены осенью. Опасное время года – осень…
И все-таки камчатская осень была Устюжанинову не то, чтобы милее – была ближе. Когда он вспоминал Камчатку, лицо его делалось неожиданно жалобным, глаза светлели, словно бы наполнялись влагой, Устюжанинов замыкался и старался отойти куда-нибудь в сторонку, отыскать укромное место, затеряться, сделаться для других невидимым.
Как-то сейчас живется-можется на Камчатке, здоровы ли люди, которых он когда-то знал – тот же Гришка Нилов, например? Замирал Устюжанинов, вслушивался в пространство, всматривался в него, словно бы желал засечь чье-то дорогое лицо или услышать знакомый голос, напрягался и через несколько минут разочарованно опускал голову – ничего он не видел, ничего не слышал…
В Америке росло много фруктов, совершенно не похожих на те, что водились в России. Взять, например, обычную грушу. На Камчатке она – кислая, коричневого цвета в крапинку, есть ее нельзя, пока она не станет мягкой и сок в ней не забродит хотя бы немного… Разве в Америке водятся такие груши? Да их здесь даже лошади не едят, а на Камчатке ребятня лопала эту кислятину за милую душу, только треск за ушами стоял… Такой треск, что с вулканов осыпались снежные шапки…
