За ушко его ударил Сырцов рукояткой кольта, прицельно и от всей своей широкой души ударил. Гражданин завалился на бок, не пискнув, потом безвольно откинулся на спину.
Понятное дело, никаких документов. Две запасные обоймы, шариковая — писатель! — ручка, связка ключей, стекольный алмаз на деревяшке, пять ярких пакетиков с презервативами. СПИДа боится, сволочь. И деньги в рублях и долларах, не особо много. Ничего интересного. Жалко, конечно, казенное имущество, но что делать? Разорванной на ленты простыней Сырцов вязал податливые руки-ноги. На тыльной стороне ладони знакомая наколка. А он еще удивлялся их беспечной наглости. Блатари, уголовщина. Кляп не вставил, не будет, очнувшись, орать гражданин, не в его это интересах. Свет Сырцов погасил, чтобы страшнее было гражданину, когда очнется.
Опять курят, бездарно нахальные козлы. Сидят на переднем сиденье и курят в открытую. Будем считать, что и окошечко, что рядом с водителем, откручено до отказа. Рывок вдоль забора и на землю. Ползком, ползком.
— Пора бы Бельку и быть, — сказал водила и щелчком выбросил окурок в окошко. Красный шарик упал неподалеку от Сырцова.
— Кончил и проверяет, — уверенно решил пассажир. — До конца зажмурился фраер или нет. Я его тогда тащил, здоровенный бугай. Думали, все с ним, а он оклемался, падло. Я так полагаю, что Белек для надежности из него решето сделал.
— Я бы сейчас водки выпил! — помечтал водила.
— Доберемся до Москвы, и выпьешь.
— Я говорю: сейчас.
Сейчас, именно сейчас. Джинсы жалко, куртку жалко, но жалеть надо себя, а не свой прикид. Сырцов воздвигся перед открученным оконцем. Две дырки смотрели на беспечных пассажиров. Дырка кольта на водилу, дырка «ПМ» с глушителем — на говорливого напарника.
— Руки на приборную доску, — приказал Сырцов и вдруг уловил движение правой лапы говорливого за пазуху, к спасательному, как ему казалось, пистолету. «ПМ» коротко крякнул. — Я же сказал: руки вперед, а ты куда?
— Скот, все плечо раскрошил! — заорал говорливый.
— Может, и ты почесаться под мышкой хочешь? — спросил Сырцов и толчком хромированного ствола разбил водиле губы в кровь. Собственная кровь, вяло текущая из твоих любимых губ, весьма огорчает и до нулевой сопротивляемости расслабляет. Хочется жалеть себя и плакать над своей горькой судьбой. — Успокоились? — Водила пошлепал вспухшими вдруг кровавыми губами — беззвучно отматерился. — Я сейчас вам дверку распахну, а вы — ручки на затылок и выползайте… — И подстреленному: — Ты можешь одну левую.
Выползли кое-как, автотуристы. В малый этот отрезок времени раненый понял две вещи: прострелена лишь мякоть плеча и их в ближайшее время убивать не собираются. От этого радостно охамел: выбравшись из машины и весело глядя в сырцовские очи, темпераментно откровенничал, стараясь чтобы обиднее:
— Не дожгли мы тогда тебя, пидар гнойный, промашку дали. Но в другой раз промашки не будет. Еще заверещишь от страха, делая в портки, еще у меня в ногах валяться будешь, рогатик!
Не от обиды, для дела, чтобы без опаски с ними разобраться, Сырцов в стремительном шаге ударил говорливого рукоятью кольта в темечко. Разговорчивый говорить перестал и, зацепившись кожанкой за дверцу, полуприсел, полуповис.
— А ты что скажешь? — поинтересовался Сырцов, сочувственно глядя на водилу.
— А что говорить-то? — вопросом на вопрос ответил водила.
— Тогда руками и мордой на крышу, — предложил Сырцов и, наблюдая за исполнением своего пожелания, посоветовал: — Шире ножки, шире, еще шире!
Подошел к раскоряке, уверенно обшмонал. Джентльменский набор: «ПМ», кнопочный нож, ксивы на себя и автомобиль, скорее всего, фальшивые, деньжата, ключи, колода карт. Зашвырнув все это на заднее сиденье, Сырцов от души, как Рональдо по футбольному мячу, ударил ногой по распахнутой промежности водилы, которого вмиг скрутило. Как раз на то время, пока он будет обыскивать раненого.
А этот, оказывается, исполнитель. «Стечкин» в сбруе, за спиной под курточной кожей — «узи», в карманах запасные обоймы, бебут в особом карманчике на штанцах. Ну и прочее. Это — на сиденье.
Забулькало в бардачке.
— Телефон? — спросил Сырцов полупришедшего в себя водилу.
— Переговорник, — по звуку определил тот.
— Поговори, — скомандовал Сырцов, а кольт внимательно проследил за тем, чтобы водила делал то, что надо.
Водила извлек из бардачка иностранную штучку, вытянул антенну, ткнул дрожащим пальцем куда надо и объявил:
— Прием. — В штучке шелестело, водила слушал. Сырцов наблюдал за тем, как раненый оклемывался. Водила виновато прокашлялся и сообщил в микрофон: — А нас несгоревший штымп заделал. Гарика подстрелил, Белька, надо полагать, в больнице повязал, а меня терзает. Говорить с ним хочешь? Нет, колес, наверное, не будет, он на них укатит.
Порядок в танковых частях! Объехал их на своих любимых вороных, все просчитывающий Дед. Камень с плеч. Сырцов ласково пошлепал по щеке мотавшегося, как тополек на ветру, раненого, сообщил уже договорившему (не захотел его собеседник поговорить с Сырцовым) водиле:
— Переговорник я тебе оставляю. А в остальном ты правильно рассуждаешь: я действительно вашими колесами воспользуюсь. Как я думаю, у вас еще и сотовый телефон. Где он?
— Там же. В бардачке, — без колебаний сообщил водила. Хотелось ему, чтобы умотал побыстрее этот воскресший гад, с насмешкой наблюдающий за их позорной беспомощностью и услужливой покорностью. Только бы уехал, а уж потом…
— К забору!
Не к барьеру — к забору: дуэли быть не могло. Водила, поддерживая пошатывающегося напарника, отвел его к забору, что метрах в десяти.
Сырцов, уже сидевший за баранкой «девятки», попрощался соответственно:
— Чао, говно собачье!
Все-то Дед предусмотрел, даже схему выезда к шоссе на Касимов на бумажке изобразил. Вот оно, шоссе на Касимов. Новенькая, под завязку заправленная «девятка» дала сто двадцать и, сбавляя скорость лишь на особо поганых участках, добежала до Касимова за сорок минут. Когда-то был в этом русско-татарском городке Сырцов и помнил его, но темнота не дала возможности освежить воспоминания.
В Спас-Клепиках был через два часа. По-летнему незаметно стало светлеть, и через десять минут он уже видел застывшие от древности прекрасные озера, мимо которых проезжал.
К концу четвертого часа пути он добрался до Люберец. Прибился к тротуару метрах в трехстах от горотдела милиции и приступил к телефонным переговорам. Первое дело на смирновскую дачу. Трубку тотчас сняла Лидия Сергеевна и без «Алло!», догадавшись, спросила:
— Жора?
Значит, Дед уже отзвонил, значит, у него все в порядке. Уже легче, да нет, просто-напросто совсем легко!
— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало! — в телячьем восторге завопил Сырцов.
