— Я спокоен. Во всяком случае, достаточно, чтобы ответить на ваши вопросы.
— Вы постоянно работаете по воскресеньям?
— Я работаю двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
— Это над собой, — уточнил Махов. — Но я спросил несколько о другом: воскресенье — это рабочий день в вашем офисе?
— Нет. В субботу и воскресенье я обычно работаю дома. Я стараюсь не перегружать своих соратников и сотрудников.
— Тогда почему сегодня вы оказались здесь?
— Необходимо было срочно провести конфиденциальное совещание руководства партии.
— Чем была вызвана эта срочность?
— Позвольте мне не отвечать на ваш вопрос. — Поза на софе не давала возможности стать хозяином положения. Марков встал и осведомился: — Вам удобно за моим письменным столом?
— Вполне, — с готовностью откликнулся полковник, старательно не понимая намека. Он подождал, пока Марков устроится на стуле, и продолжил серию вопросов: — Что ж, партийные секреты — святое. Но организационные теперь уже не под тремя крестами. Когда было решено провести совещание именно в воскресенье и именно в это время?
— Это так важно?
— Для нас сейчас важно все.
— Я решил провести совещание в начале недели, а оповестил о сроке всех заинтересованных лиц начальник моей канцелярии в четверг. Да, в четверг.
— Кто, помимо заинтересованных лиц и начальника канцелярии, был в курсе?
— Ну не знаю. Спросите об этом начальника канцелярии.
— Его уже спрашивают. Вы говорили о срочности и конфиденциальности совещания. Кто знал, хотя бы приблизительно, о возможном содержании этого важного разговора?
Вождь начал потихоньку негодовать. Его сложенные в кулачок пальцы костяшками отбили по дереву стола нечто в ритме клича «Спартак — чемпион!». Отбив положенное, кулачок распахнулся и ладонью с окончательным хлопком опустился на столешницу, предвещая серьезный монолог.
— Я, полковник, в недоумении, если не сказать больше. По-моему, вам интереснее заниматься делами нашей партии, нежели прямыми своими обязанностями. Произошло нечто страшное: меня пытались убить. Убить, вы понимаете это?!
Темпераментную речь вождя прервал стук в дверь, которая тотчас открылась без приглашения. На пороге стоял молодой человек в легкомысленном прикиде.
— Что у тебя, Нефедов? — быстро, так, чтобы сразу к делу, спросил Махов.
— Не у меня, у баллистиков. Начерно просчитали. Крыша дома по траектории вроде бы и подходит, но выстрелить с нее чрезвычайно сложно. Они предполагают, что точка — скорее всего, кабина башенного крана на стройке. Полный комфорт и безопасность. Они сейчас там. Вы сами посмотрите, товарищ полковник?
— Да. — Махов поднялся из-за стола. — Ты иди, Игорек, я тебя догоню. — Дождался, пока исчез Нефедов, и обратился к сидевшему Маркову: — Да, вас пытались убить, Игорь Тимофеевич. А вашего охранника Слепцова Алексея убили. Вы хотя бы помните об этом?
Подбросило и Маркова. Смотрели друг другу в глаза.
— Я вам сильно не нравлюсь, полковник, не правда ли?
— Не нравитесь, генерал-лейтенант в отставке.
— И это, как я понимаю, связано с моей работой в КГБ?
— Не с работой, а с демонстративным отказом от работы. Вы со своим коллегой Калугиным отмежевались от своего клана в дни его беды.
— Попрошу не сравнивать меня с Калугиным!
— Вы, конечно, не преступили грань, подобно Калугину. Но я до сих пор не могу понять: хорошо это или плохо.
— Для кого или чего?
— Для страны, для моей страны, Егор Тимофеевич.
Вождь его уже не интересовал. Махов миновал обширный предбанник, где толпились заинтересованные лица, сотрудники и обслуга, и вышел вон. Притихшие было клевреты опять загалдели. Базар прекратил Чернавин:
— Ша, соратники! Сусанна, мы с тобой к Егору.
Марков уже сидел за письменным столом, обхватив голову ладонями. Думал думу. Чернавин тихо подошел, положил руку на плечо страдальца.
— Как ты себя чувствуешь, Егор?
— А? — встрепенулся Марков и с облегчением: — Это ты, Валерий. Все, все в порядке. Меня беспокоит сейчас только одно: почему на ответственных государственных постах оказываются наглые и бессердечные выродки вроде этого полковника?
— Он вас обидел! — вознегодовала Сусанна.
— Разве я тот человек, которого можно безнаказанно обидеть?
Чернавин менее всех из этой троицы был подвержен эмоциям:
— Егор, через пять-десять минут здесь будет пресса во всех ее видах.
— Откуда они узнали? — быстро спросил Марков.
— Утечка информации, — с улыбкой ответил Чернавин и через паузу добавил: — Устроенная твоим покорным слугой.
— Считаешь, следует прямо сейчас?
— Обязательно, Егор. Надо только хорошенько подумать, стоит ли тебе являться пред их светлые очи.
— Ты уже явно подумал. И как считаешь?
— Целехоньким и здоровеньким им показывать тебя не следует.
— Другим быть не могу, — злобно заметил Марков и, вдруг остыв, добавил с ухмылкой: — Если ты меня для пользы дела сейчас не искалечишь.
— Стресс. Тяжелейшее нервное потрясение. А тут еще бесцеремонный и грубый милиционер с бестактными вопросами. Несмотря на все это, ты был готов встретиться с представителями средств массовой информации, но мы, соратники, не позволили тебе подниматься до приезда твоего лечащего врача. Об этом с присущей ей эмоциональностью поведает прессе наша Сусанна. Ты готова, Сусанна?
— Уж я им скажу, я им такое скажу! — темпераментно пообещала она.
— Ну а дальше? — потребовал ответа Марков.
— Потом выступлю я. Кратко изложу, что и как произошло, и отвечу на вопросы. Для начала вполне достаточно. А завтра сделаем официальное заявление. Лады?
— Действуй, — благословил писателя вождь.
…Баллистик ждал их у кабины левого крана. Сказал, погладив скользкую дверцу:
— Вот отсюда и стреляли.
— Уверенность? — начальственно полюбопытствовал Махов.
— Девяностопятипроцентная, — заверил баллистик.
— А пять процентов куда? — заинтересовался Игорь Нефедов.
— Может, уже бесшумный вертолет изобрели, кто его знает. Тогда с него. — Баллистик распахнул дверцу. — Поехали.
Кабина под умелым руководством баллистика заскользила вверх. Открывалась Москва. Баллистик остановил кабину точно на той высоте, с которой стреляла Эва.
— А повыше можно? — робко попросил Махов.
— Можно, но не нужно, — строго заметил баллистик. — Стреляли именно с этой точки. Подгадали, чтобы наша первая проверка по траектории показала на крышу дома. Выигрывали время. Правда, в любом случае его у них было предостаточно.
