В заброшенном купальном павильончике, который случаем купил Сырцов, все было, как положено в подобном помещении, то есть недоступно, крепко, с нужным инструментарием и спартанской простотой.
Петя с Сережей устроили амбала Виталия на широкой скамейке лицом вверх. Петя ощупал побелевшие челюстные желваки амбала и забеспокоился:
— Георгий Петрович, что-то его сильно свело. Не дай бог, у него насморк.
— Ты не рассуждай, ты кляп сорви! — раздраженно приказал Сырцов. Безжалостно в четыре руки сорвали пластырь. Освобожденный раб всхлипнул и застонал. Успокоившийся командир распорядился: — Наручники снимите и посадите.
Совсем сомлел такой видный, такой несокрушимый, такой победительный амбал: если бы не поддержали сырцовские бойцы, обязательно завалился бы на бок.
— Говорить можешь, Виталий Бережко?
Бережко мутно, без мысли смотрел на Сырцова. Потом пошлепал губами и сказал:
— Буду. О чем?
— О том, где находится сейчас твой вечный босс Андрей Альбертович Рябухин.
— А кто это такой? — для поддержания мужского достоинства спросил Виталий. Сырцов стоял в сторонке, плечом прислонившись к стене: руки в карманах, полная расслабуха. Сторонний наблюдатель. Зато Сережа был неподалеку. Его правая нога мгновенно описала короткую дугу и подъемом врезалась в недавно освобожденную челюсть. Бережко скинуло на пол. Тогда Петя наступил на запястье правой руки амбала и поинтересовался:
— Может, хочешь, чтобы я тебе все пальцы переломал?
И для порядка придавил не до конца, но крепенько, кованым башмаком эти пальцы. Виталий взвыл.
— Так где же наш Альбертыч, Виталий? — не меняя позы, опять спросил Сырцов.
— Да не знаю я, где он сейчас! Не знаю! — прорыдал Виталий.
— Раз в пять дней ты посылаешь его родственникам в Тамбов довольно крупные бабки. Уж не из своих ли?
— Мне поручают, а я перевожу. Вот и все.
— Как это «все»? Кто же поручает?
— Андрей Альбертович.
— А говоришь, что не знаешь. Не темни, Виталий. Зачем нам нелюбимые усилия, а тебе ненужные страдания?.. Посадите его на скамейку, — попросил ребят Сырцов, — мне его глаза надо видеть.
Усадили. Виталий преданными, как у нашкодившей собаки, глазами смотрел на нового хозяина.
— Хотите верьте, хотите нет, но я его больше года не видел. Все поручения от него получаю через тайник. Он оставляет в нем деньги и адреса, а я на следующий день кладу туда квитанцию.
— Значит, сегодняшнюю квитанцию ты оставишь в тайнике завтра?
— Да.
— Время определено?
— От девяти до одиннадцати вечера.
— Он в тот же день забирает квитанцию?
— Не знаю. Я должен сразу же уходить и возвращаться к тайнику могу только через четыре дня, чтобы забрать новый конверт.
— Он тебя у тайника отслеживает, как думаешь?
— Наверно. Но я его ни разу не засек. Умный, гад.
— Теперь он у тебя гад. Уже хорошо. Но не умный, а натасканный. Скорее всего, квиток он забирает, когда деньги кладет. Часто мелькать у тайника не в его правилах. А сейчас, Виталий, слушай меня внимательно. Как бы мне этого ни хотелось, сегодня тайник нам показывать не надо. Мало ли что — вдруг он под контрольным присмотром. Пойдешь туда завтра строго по вашему расписанию. Надеюсь, ты понимаешь, что шаг вправо, шаг влево…
— Все, все понимаю, Георгий Петрович! — страстно заверил Виталий. Запомнил-таки имя-отчество главного, сучонок.
Сырцов усмехнулся.
— Раз все, значит, и то, что твоя жизнь зависит от нашей удачи. И только.
Высадили Виталия из «фольксвагена» у того же забора, где неуемные пацаны продолжали свой нескончаемый футбольный матч. Виталий мялся у дверцы, ожидая от Сырцова финальных наставлений. Не для внушения, для проформы сыскарь посоветовал:
— Сутки эти живи так, как каждодневно жил все эти полтора года. Иди домой.
Втроем они наблюдали, как Виталий миновал забор, спустился к гаражам и скрылся из виду.
— А не вели его, Георгий Петрович, кто-нибудь из тех? — вдруг обеспокоился Сережа.
— Не вели, — уверенно ответил Сырцов. — А сейчас ведут. Из этих.
— Значит, порядок? — Это уже Петя.
— Порядок, да не во всем. Больше всего меня беспокоит рябухинская фора в четыре дня.
— Может, он квиток завтра заберет?
— Хотелось бы. Но вряд ли.
Глава 48
С утра они изучали подъезды и подходы к зданию. Днем — все входы и выходы. А вечером пошли на представление. Построенное в конце двадцатых годов прошлого века по проекту знаменитого архитектора Мельникова здание поначалу считалось рабочим клубом, потом тихонько превратилось в обычный кинотеатр и, наконец, в конце девяностых его отвоевали передовые деятели театрального искусства, основав здесь Театр азарта и риска. Азарта и риска было маловато (бодрили только азартно показывавшие свои рискованно раздетые тела молодые артистки), но спектакль без особой скуки досмотрели до конца. Да и куда им деваться было: дело есть дело. Только Эва после аплодисментов позволила себе сделать замечание:
— Почему-то артистки очень маленькие… — Подумав, добавила: — И худые.
Скрыться в катакомбах вольной архитектурной мысли не составляло труда. Эва, Альберт и кавказский друг отсиделись в заброшенной комнатке под двумя перекрещивающимися железными лестницами, в давние времена предназначенной, видимо, для дежурного пожарного. Увидев на светящемся циферблате своих наручных, что стрелки сошлись на двух, Альберт распорядился:
— Смените обувь и пошли.
В тряпичных тапочках они бесшумно поднялись на один пролет и остановились у квадратного окна.
— Окно свободно открывается наружу. До земли — три метра. Наш кавказский друг припрятал приставную лестницу.
Не его кавказский друг, а ее. Поэтому она спросила строго:
— Ты хорошо все проверил, Арсен?
— Почему так спрашиваешь, Эва? — слегка обиделся гордый горец.
Миновали еще три пролета. Дальнейший ход по лестнице преграждала мощная, из толстых металлических прутьев дверь, закрытая на массивный висячий замок. Альберт достал из кармана крупный ключ, вставил в замочную скважину; стараясь не греметь, извлек скобу из пазов и вручил ключ кавказскому другу.
— Держи. Теперь он твой. — И вновь нацепил и защелкнул замок.
— Проверь, Арсен, — приказала Эва.
Арсен пощелкал ключом, порепетировал с замком — все в порядке.
— Наш кавказский друг доводит тебя до двери, открывает ее, пропускает тебя и затем снова закрывает. Как только он услышит, что работа исполнена, быстро возвращается к двери и открывает ее. И оба в окно. Впритык к окну я вас буду ждать в джипе. Все.
