…Нет, в голову не стоит. Пусть и в гробу будет красив. Итак, в сердце. Вот сюда, ниже золотой звезды, чуть ниже орденских планок. Эве нравились уверенные в себе русские военные. Но ей нравилось их убивать…
— Мы долго думали, как назвать нашу партию, и, назвав ее «Молодой Россией», не ошиблись. Знаете, каков средний возраст членов партии? Тридцать один год! Даже еще не возраст Христа. Будущее за нами!
Выстрел прозвучал, но никто в зале так и не понял, что прозвучал выстрел. Негромкий хлопок — и Насонов перестал говорить, только и всего. Он как бы приседал за трибуной, скрываясь от взглядов из зала. Корнаков броском добрался до Гордеева и за плечи кинул под стол. Проорал Ларцеву:
— Костя, прикрой его!
И кинулся к трибуне. Насонов навзничь лежал на полу за кафедрой, и пустые его глаза запечатлели пришедшую смерть. Алексея уже не было на этом свете. Не дожидаясь следующего выстрела (его так и не последовало), Василий через кулисы кинулся в театральный лабиринт.
…Эва отложила ненужную ей дешевую снайперскую винтовку с глушителем с вентиляционного отверстия, стащила нитяные перчатки, засунула их в карман джинсового пиджака, на всякий случай извлекла из сумки боевую «беретту» и, не торопясь, стала беззвучно спускаться по железной лестнице…
…Василий уже был у первых пролетов двух перекрещивающихся лестниц, когда вверху раздались два громких пистолетных выстрела…
…Эва стояла перед закрытой, мощной, из толстых металлических прутьев дверью и палила, не опасаясь осколков, в амбарный замок из «беретты». Третий выстрел, четвертый…
…Сырцов, по звуку выстрелов определяя направление, искал тайный ход наверх…
…Замок не выдержал и под пятой пулей развалился. Она рванула дверь, дверь распахнулась, и Эва, уже не таясь, грохоча, ринулась вниз.
— Брось пистолет, сука, — приказал командирский голос. Двумя пролетами ниже в переплетении реечных ступенек мелькнула не фигура даже — силуэт. Она, надо полагать, успела заменить обойму, потому что выстрелила три раза подряд. «Беретта» — классное дуло, но, судя по всему, Эва промахнулась. Потому что голос повторил:
— Бросай машинку и руки за голову!
Четвертая пуля прошла совсем рядом — Василию отлетевшей от железного стояка ржавчиной слегка припорошило глаза, — а пятая пуля зацепила плечо. Тогда выстрелил он.
Эва была снайпер. Она привыкла видеть жертву через оптический прицел. А Василий был солдат, участвовавший в разных схватках, включая рукопашные. Да и «грач» никогда его не подводил. Первая же пуля попала ей в шею, в артерию. Кровь забила струей. Эва упала сначала на колени, потом раскинулась пластом. Слышно было, как пистолет, выпавший из ее правой руки, отсчитывал ступени железной лестницы.
— Не стреляйте, — попросили сзади. — Я от Смирнова.
Василий резко обернулся и, увидев саженного мужика, догадался:
— Сырцов? — Сырцов кивком подтвердил. Корнаков склонился над Эвой, внимательно всмотрелся в лицо. Сказал — не Сырцову, себе: — Я эту кровавую Дину Дурбин три раза в Чечне прибором ночного виденья засекал. Засекал, а достать не смог. А теперь вот что получилось.
Иван Гордеев сумел вырваться из цепких объятий Кости Ларцева. Его хриплый голос яростно звучал из всех репродукторов театра:
— Нас не убить! Нас нельзя убить, как нельзя убить молодую Россию!
Глава 49
Ксения проснулась оттого, что спать было очень неудобно. Ноги ее были туго связаны поверх джинсов плотной лентой, а руки, заведенные за спину, сцеплены наручниками. Кофточка за спиной сбилась, и она указательными и большими пальцами закованных рук ощутила потную влажность спины и позвоночника.
Спала одетой. Почему? Последнее, что она помнила наяву, а не во сне, было мирное чаепитие со своим разговорчивым цербером. А затем — черная пропасть. Этот поклонник Гумилева, гаденыш Денис-Георгий наверняка что-то подсыпал ей в чай. Зачем?
Дверь беззвучно открылась, и объявился оживленный вертухай. Глянул на свои наручные часы, осведомился:
— Оклемалась? — и удовлетворенно отметил: — Значит, по расписанию.
— А ну развяжи меня, гад паршивый! — заорала она так, что почувствовала, как от напряжения закружилась голова.
— Все наоборот, уважаемая Ксения, — с мягкой улыбкой возразил он. — Сейчас я тебе еще и глаза завяжу.
— А я твои айзы бесстыжие выцарапаю!
— Это потом, когда я с тебя наручники сниму. К тому времени, может, и раздумаешь.
— Зачем ты это сделал? — Ксения, извиваясь как удав, села.
— Пора отсюда уезжать.
— Куда? — Внутри у нее все затряслось, но голос не дрогнул.
Денис-Георгий старательно запел:
Едем мы, друзья, в дальние края,
Станем новоселами и ты, и я!
— А зачем связывать-то?
— Я — один, Ксюша. Ты же девица непредсказуемая. Мало ли что выкинешь! И еще. Тебе не надо знать, где ты была эти дни.
— Выходит, убивать вы меня не собираетесь, — мрачно догадалась она.
— Дура ты дура, — грустно констатировал он. — Ну а теперь держи голову прямо.
Она не сопротивлялась, когда он забинтовывал ей глаза шелковым шарфом с черной прокладкой.
Он понес ее на руках, но трижды ставил на ноги, чтобы открывать и закрывать шифровым набором двери длинных коридоров.
— Слабак, — сказала она, когда остановились в третий раз. Вот и весь разговор за долгий путь. Наконец-то выбрались на волю. Ксения услышала легкий шум листьев, почувствовала осторожное касание ее щеки мягкого ветерка, учуяла запах настоящего воздуха.
— Вытяни ноги, — приказал он и попытался ее связанные ноги просунуть в коляску мотоцикла «Иж».
— Куда ты меня запихиваешь? — поинтересовалась она.
— В мотоциклетную коляску. Усаживайся поудобней и поедем.
Трудно устраиваться в карликовой лодочке без помощи рук, но она устроилась и спросила:
— Долго ехать?
— Минут тридцать-сорок.
— Выдержу, — поняла она. — Погоняй, Гаврила!
«Иж» рванул с места и сразу же после ворот въехал в чащу.
Денис-Георгий вел его малозаметной тропкой, на которой нещадно кидало по колдобинам, но Ксения молча терпела. На грунтовке стало полегче. Потом снова тропа. Мелькали перелески, поляны, просеки. Невозможно было угадать направление, по которому следовал этот сумасшедший мотоцикл.
— Сколько еще?! — не вытерпев, прокричала Ксения.
— Минут пяток — и мы на месте!
Вот оно, место. Денис-Георгий снял повязку с ее глаз, и она оказалась на чудной поляне. Высокая колосистая трава, редкие разноцветные головки цветов, вокруг плакучие березы. Он хотел вытащить ее из коляски, но она строго потребовала:
