Хотя оптово-розничный не пустовал ни единого дня в месяце, по выходным тут бывало оживлённее в квадрате, в кубе. Люди скользили и сновали туда-сюда, роились, как пчёлы, копошились, как муравьи. В этом лабиринте густо уставленных прилавков, павильончиков, палаток и контейнеров можно было реально заблудиться, случалось, дети терялись, приезжие, туристы, всякое бывало. В сплошном прилавочно-палаточном море не осталось ни малейшего островка-просвета. Казалось, что, однажды став его частью, не отыщешь выход никогда…
Электробус каботажно проплывал мимо, по краю-берегу. На остановке «Рынок» в салон, вынырнув из многоликой толпы, бурлившей снаружи, вошла бабушка. Она была немногословна, только сказала: «Доброго денька!», и присела сбоку от меня. Я ответственно возжелал ей здравия и продолжил смотреть в окно, лишь искоса глянув на эпизодическую попутчицу.
Вот такие, как эта бабуля, в основном и ездят ещё на коллективном наземном транспорте, неохотно пользуются индивидуальными таксокарами и поездами надземки… Ибо помнят о том, какой жизнь была в их детстве или юности, пришедшихся на самые трудные годы, двадцатые-тридцатые. Легендарные «маршрутки» наверняка до конца жизни не забывают.
Эта старушка была вся такая мягкая, полненькая, с морщинками на лице: вокруг глаз, на подбородке, щеках… С выцветшими от возраста глазами, руками, сомкнутыми несильно в замок. До щеми в груди напомнила она мне мою бабулю, я до сих пор по ней скучаю! Только у этой седые волосы не были покрыты всегдашним платочком, на голове красовалась яркая лимонно-аквамариновая кепочка.
Но я-то почему часто ездил на анахронических машинках? Хотя о том, что когда-то городские улицы и шоссе кишели наземными автобусами, знал в основном из рассказов родителей и базового курса истории. Ответ был простым: я тоже хочу помнить. Наземная поездка на общественном транспорте воспринималась совершенно иначе, нежели обычное транспортное перемещение. Позволяла прочувствовать дух прежних лет, когда людям приходилось преодолевать гораздо больше трудностей в быту и выживать во многом вопреки, а не благодаря социуму…
Следующая после рынка остановка была моя, «Вокзальная». Я оплатил проезд, отослав нужную сумму с личного терминала, на прощание улыбнулся мягонькой бабушке и, не оглядываясь, покинул салон. «КамАЗ» дал гудок напоследок и укатил.
Я стоял и смотрел на исполинское сооружение, в котором должна была начаться моя загадочная миссия.
Вокзал возвеличивался. Перекрёсток человеческих судеб, необъятная громадина, пристанище поездов, контрольная точка для проезжих и отправная – для меня. Каждый раз, когда я бывал здесь, это место вновь и вновь поражало.
Перво-наперво я приобрёл билет. Не сходя с места. Благодаря сетевым сервисам это доступно в любой точке. Иначе пришлось бы пару галерейных этажей плотно забить реальными кассами, насадить в них роботов, и даже если бы на одного клиента они тратили не больше минуты, всё равно очереди вились бы «километровые».
А в вокзальных помещениях и без того толпа всегда была густой. Приезжающие люди, уезжающие, встречающие и провожающие. У многих при себе имелись сумки или чемоданы, и это порождало дополнительные препятствия… Кто-то заполошно торопился, при мне несколько раз люди спотыкались о нечаянно подвернувшийся багаж. Я особо не спешил и позволил себе отстранённо понаблюдать.
Мог бы почитать книжку, и окружающий шум-гам в принципе не проблема, я умел, когда нужно, абстрагироваться. Но все сидячие места были заняты, а стоя читать не хотелось. Поэтому я скоротал время за одним из своих любимых занятий. Наблюдал за людьми, отмечая, какие они разные. Фиксировал для себя какие-нибудь индивидуальные особенности того или иного субъекта, исследуя, интересуясь тем, как они ведут себя, как одеты, на кого из моих знакомых похожи, за чем коротают минуты ожидания, как разговаривают, как улыбаются, какие лица у них, какие непроизвольные жесты…
Множество пёстрых личностей, выпуклых персонажей, говоря литературным языком, выпадает прекрасная возможность повидать именно в таком месте, как интернациональный вокзал.
Вот рослый темнокожий парень с добродушным лицом, в бриджах до колен, в шлёпанцах и в красной футболке с надписью «Цой – жив!». Миниатюрная девушка, прямо совсем миниатюрная, не из дальних краёв, а соотечественница, трогательно-симпатичная, как фарфоровая куколка… Похоже, она в компании с двумя другими девушками – блондинистой высокой хохотушкой и шатенкой с волосами, забранными в конский хвост. Невзирая на мощную систему кондиционирования, в помещении из-за переизбытка людей немного душно… И у этой миниатюрной красотки было мокрое пятно в области груди на серой майке и сквозь ткань отчётливо проступали соски… Лифчик она, похоже, дома забыла или не носит вообще. Точно, он ей и не нужен совсем.
Вообще вся троица была одета совсем легко, это замечательно, когда девушки не усердствуют с одеждой, многие соблазнительные места открываются взору… Я улыбнулся шатенке, которая отметила мой пристальный интерес и понимающе улыбнулась в ответ. О, ей наверняка ничего не стоит понять, о чём я сейчас думаю, и она довольна произведённым эффектом, нормальная реакция на внимание. И нормальные мужские мысли при виде привлекательных женщин. Вот если бы они мой взгляд не остановили, тогда да, стоило бы задуматься о нюансах ориентации…
Уловив чистую английскую речь, я отмечаю, как это приятно, вживую воспринимать настоящее, неискажённое произношение. В нашем городе часто доводилось сталкиваться с носителями английского, но в основном это австралийцы или океанцы, иногда попадались американцы. Сейчас я сразу понимаю, что слышу действительно англичанина, так выговаривать только они умеют.
Он стоял поодаль и болтал о чём-то с рыжеволосой шикарной женщиной лет сорока. Англичанин, с точки зрения женщины-собеседницы, предположил я, не менее шикарен. Улыбчивый, плечистый, этакий джентльмен в традиционном понимании. Ещё и облачён в стильный тёмно-серый костюм, белую сорочку и непременный галстук. Сейчас многие люди поколения сорокалетних плюс-минус пять, родившиеся в пятидесятых-шестидесятых, придерживаются модного возвращения к строгой классике двадцатого века. Возраст такой, второй переходный, как говорила моя бабушка. Люди созревают для добровольного приобщения к своим корням…
Англичанин и рыжая женщина ушли, а я перевёл взгляд на эксцентричную парочку совсем иной приверженности, в трансформер-балахонах, модном у этого поколения «прикиде». Парень и девушка лет двадцати, явно родственные души, нашедшие друг друга, отправлялись куда-то проводить время вместе, быть может, медовый месяц. У них даже рюкзак дорожный был один на двоих. Счастливые, с лучистыми взглядами, свято верят, что впереди бесконечная радость и вечная любовь…
Рядом с ними сидел крупный мужчина с бородой и серьёзным озабоченным лицом, на коленях он держал здоровенный заплечный баул, другое слово не подходило к этому мешку. С другой стороны от влюблённых пышная блондинисто-кудрявая мамочка с задумчивыми глазами и её юная дочь, находящаяся в «первом переходном» возрасте…
На основе этих наблюдений можно было бы целое исследование сотворить. Но чтобы описать всех и каждого, прорисовать образы до мельчайших деталей, передать царящую здесь дорожную обстановку, понадобились бы сотни страниц, мегабайты знаков. Увы, я не привык записывать впечатления, а у других людей, как следует из моего собственного опыта, редко возникает желание обстоятельно всё видеть и подмечать. И в упор не видят тонкостей и различий. Не замечают, потому что разум этого не фиксирует, он настроен на другое и на такие глубинные моменты просто не обращает внимания, игнорирует.
