«Держись, – говорю я ему. – Сегодня на твою долю выпала непростая утрата, но сейчас не время горевать. От результата нашего похода зависит то, какой будет жизнь у твоего народа. Успех опирается на каждого бойца в отдельности. Ты нам очень нужен! Помни, любое испытание, которое нам достаётся, мы в силах выдержать…»
К этому моменту он должен бы немного свыкнуться с тем, что случилось. Когда мы ужинали, он, хотя и потребил положенную норму питания, сидел в стороне от всех, занятый раздумьями. Именно поэтому я и рискнул к нему обратиться, хотя не уверен, что мои человеческие представления о горе и радости в точности совпадают с муравьиными.
«Я ценю твоё участие, воин, явившийся нам из тумана, – слышу в ответ. – Твоя сущность пока ещё непостижима для меня, но чувствую в тебе силу, а потому слышу в своей душе почтительный трепет и уважение. Буду откровенен с тобой, ибо нечто подсказывает мне, что ты создан так, чтобы искать на просторах мироздания всё новые и новые источники переживаний, страстей, впечатлений, но при этом по сути своей не способен направить полученное в негативное русло…»
Он делает паузу. Всё-таки я не ошибаюсь, и разумные муравьи обладают удивительно схожими эмоциональными проявлениями.
«Продолжай же, я готов принять твоё откровение!»
Я поощряю его. Чем больше и горячее высказываешься, тем быстрее проходит боль. У людей так, во всяком случае.
Дальше я слышу трогательный рассказ о том, как они с погибшим Мастаком были вместе с самого детства, и каждый из них понимал другого так, как его не понимал никто больше. Не случайно их назвали одинаково. У муравьёв большие семьи, более того, все обитатели оставшегося внизу города связаны между собой кровными узами. Потерять любого из них означало для всех остальных лишиться родственника. Но родственник, связанный с тобой происхождением, не обязательно тот, кого именно ты чувствуешь родным себе.
Мой собеседник потерял душу, которую считал близкой, и с этой минуты его жизнь как бы перезагрузилась заново. Но время движется дальше, и по своей воле или против неё – он будет нестись вместе с потоком вперёд.
Я желаю Мастаку удачи и обращаюсь к другому напарнику. Он бодрствует, я это отчётливо распознаю, когда сосредоточиваюсь на нём.
«Цепкий, ты спишь?» – уточняю на всякий случай.
«В переходном состоянии. – Примерно такой следует ответ. – Хочешь о чём-то меня спросить?..»
«Да, я хотел у тебя узнать, бывал ли ты раньше в этих скалах?»
На самом деле я продолжаю исследовать муравьёв и, чтобы получше узнать напарников, этот предлог использую, чтобы завязать беседу.
«Нет, но здесь бывал мой отец, – отвечает собеседник. – Есть легенда о том, что в горах существует источник, вода в котором красного цвета. Тот, кто найдёт его, сможет получить ответы на все вопросы, которые хочет задать. Мой отец в одиночку отправился в горы, чтобы найти этот источник…»
Цепкий замолкает. Видимо, вспоминает отца.
«Он не вернулся?» – предполагаю я.
«Напротив, – опровергает муравей, – вернулся и даже много рассказывал мне о том, что повидал. Но никогда прямо не говорил, удалось ли ему найти тот источник. Только намекал пару раз, что нашёл, только никаких указаний, где искать, хотя бы примерно, не оставил. Обмолвился единственный раз, что, кому нужно, тот обязательно найдёт…»
«А сейчас что с твоим отцом?»
«Умер. Знаешь, если тебе интересно моё мнение, я думаю, что каждый, кто хочет найти ответы на вопросы, рано или поздно найдёт их внутри себя. Свои собственные, ведь нет ответов, одинаково понятных для всех. А источник… это просто материальное воплощение цели!»
«Твой отец ходил один? Неужели не нашлось других желающих?..»
«Туда можно добраться лишь в одиночку, так гласит легенда. В любом случае это под силу немногим. Удача не зависит от того, умный ты или не очень, достаточно ли вынослив и силён физически, чем-то другим она определяется. Правильный путь откроется тому, кто подходит по неким иным критериям…»
Тема в разговоре открывается глубочайшая, муравьи всё больше меня поражают, но я вынужденно перевожу разговор в другое русло. Легенды и тайны прошлого, конечно, захватывающе интересны, но сейчас мне нужно получить от муравья конкретную информацию, которая пригодится в будущем.
Я прошу Цепкого поведать мне о том, что и где расположено в горном массиве.
И узнаю, что четыре горы прижимаются друг к дружке, образовывая подобие ромба. Мы почти взобрались на ту из вершин, которая ближе всех к муравьиному поселению. За этой горой две – самая высокая и немного пониже, и между ними ущелье, где базируются летуны. А дальше всех от города гора, вершину которой всегда покрывает туман. Где-то на её склонах вроде как и обретается волшебный источник.
«Вот так, – подытоживает Цепкий. – За двое суток мы, вероятно, сможем завершить подъём на верхушку, а потом достичь ущелья…»
«Не загадывай наперёд, – советую я ему, – никогда не знаешь, чем в итоге обернётся!»
«Я из чисто практических соображений прикинул. Хотя волокно непредсказуемости тесно переплетается с нитью жизни, это да…»
Разумный муравей частично признаёт мою правоту. Ключевое слово – «разумный». На тот факт, что мои напарники не люди, я уже почти и не обращаю внимания.
Вместе идём… на смерть?
Установленная связь прерывается. Я ощущаю, что собеседник отгородился, и решаю, что на этом всё, Цепкий уснул.
Но через некоторое время он вдруг сам ко мне обращается. И заводит разговор на неожиданную тему.
«Человек, то место, откуда ты пришёл… помнишь его? У тебя там была семья? – Вот о чём спрашивает муравей, и пока я думаю, что ответить, продолжает: – Хотя это не так важно. Иногда меня увлекают странные рассуждения. Им вроде бы неоткуда взяться, потому что их содержимое порой не похоже на то, что может происходить и происходит с нами в действительности. Откуда ни возьмись выскакивает в голове картинка, образ или предположение, а то и всё вместе, которые не относятся к реальным событиям или вещам, а изображают их альтернативы или невероятные аналоги, зачастую притягательные и манящие, а порою отталкивающие и пугающие. Свойственно ли вам, приходящим из-за горизонта, или вашим сородичам, оставленным по ту сторону, что-то подобное?»
Сначала я удивляюсь, да так, что не смог разобраться, о чём это он, собственно, однако смысл до меня доходит-таки. Явно с развитием разума раса муравьёв получила и неизбежное «осложнение» – тягу размышлять о «высоких материях».
«Ты говоришь о фантазии. Да, многие из нас тоже несут в себе это бремя. Почему-то я и подумать не мог, что вы тоже, – наконец отвечаю я. – Постой, а тебе никогда не хотелось поделиться особенно яркими из этих картин, что приходят к тебе?»
«Хм-м… ну, разве что когда явится что-то совсем уж сто́ящее и захватывающее… или один раз, когда я хотел родить детей от одной самки, но она почему-то не удостоила меня должным вниманием, это было давно, я тогда наелся дурманящих плодов, и меня обуяли желания. Образами, овладевшими мной тогда, я и хотел поделиться с этой самкой, но не смог сформулировать их в ментальный импульс. В этом-то и основная загвоздка. Некоторые из моих собратьев тоже рассказывали о подобных размышлениях, но осмысленно передать оные ни у кого не получалось. То, что чувствуешь, не получается передать так, чтоб и другие почувствовали…»
