Поначалу Бернэм был самым обыкновенным американцем своего времени. Он родился в 1846 году близ Хендерсона, Нью-Йорк, в семье колониального английского происхождения3. Томас Бернэм прибыл в Ипсвич, штат Массачусетс, в 1635 году из английского Нориджа. Отец Дэниела пытался стать торговцем в Нью-Йорке, но неудачно. Когда мальчику было девять лет, семья переехала в Чикаго, где отец занялся оптовой торговлей лекарствами. На этот раз судьба ему улыбнулась, и через десять лет он стал президентом влиятельной Чикагской торговой ассоциации. Дэниел учился в Центральной школе Чикаго, где его запомнили спортивным, обаятельным юношей, предпочитавшим классным занятиям рисование. Современник вспоминал, что он «редко занимался, и его вечно ругали за лень и расхлябанность. Он был высоким… парнем, даже слишком крупным для своего возраста»4. Родители оплачивали уроки рисования. На два года они отправили его на восточное побережье, где он готовился к вступительным экзаменам в колледж. Бернэм провалился и в Гарварде, и в Йеле. Четыре месяца он работал продавцом, а затем наставники и знакомые, зная его страсть к рисованию, посоветовали ему заняться архитектурой. Дэниел стал учеником в чикагской архитектурной фирме «Лоринг и Дженни». Работа его сразу же увлекла. Он увидел в ней возможность добиться истинной славы: «Я должен постараться стать величайшим архитектором города или страны, – писал он. – Ничто меньшее меня не устроит. Я не боюсь. Это вполне мне по силам. Потому что для этого нужно только одно: упорный и сосредоточенный труд»5.
Но в то время Бернэм еще не был готов к этому. Покинув Чикаго, он попытал удачу на серебряных месторождениях Невады. Он застолбил участок, но богатств так и не нашел. Потом он попытался заняться политикой. При поддержке старшего наставника он принял участие в выборах в Неваде от округа Уайт-Пайн. Не добившись успеха, в возрасте 24 лет он вернулся домой. Дэниел признал свой беспокойный характер: «В нашей семье никто не любит долго заниматься одним и тем же. Это нас утомляет»6. Он снова стал трудиться в архитектурной фирме, затем перешел в другую и в конце концов оказался в фирме «Картер, Дрейк и Уайт» – отец порекомендовал его своему знакомому, Питеру Уайту, поскольку, как позже вспоминал сам Уайт, «очень хотел, чтобы Дэн наконец-то остепенился и перестал метаться».
В Уайте Бернэм нашел наставника, который был ему жизненно необходим. Именно Уайт сумел привить ему привычку к «упорному и сосредоточенному труду». В фирме Уайта Бернэм познакомился с партнером, в котором так нуждался7. Он встретился с Джоном Рутом. Молодой человек из Джорджии в годы Гражданской войны жил в Ливерпуле, учился музыке у лучшего органиста Англии, потом поступил в Оксфорд, но в конце войны родители вызвали его домой. В Нью-йоркском университете Рут изучал инженерное дело, затем работал в архитектурных фирмах Джеймса Ренвика (архитектора собора Святого Патрика) и Джея Би Снука (создателя Центрального вокзала). В 1872 году он приехал в Чикаго и стал главным чертежником в фирме Уайта. В те годы в Чикаго приехали многие – нужно было восстанавливать город после Большого пожара 1871 года. Джон Рут был на четыре года моложе Бернэма и во многих отношениях его дополнял. Рут имел хорошее образование, был очень просвещенным человеком, но ему не хватало честолюбия. Бернэм являл полную его противоположность. Молодые люди подружились, в 1873 году создали собственную фирму и работали довольно успешно8. Но экономический кризис пагубно сказался на строительном рынке. Партнеры брались за любую работу. Рут даже играл на органе в Первой пресвитерианской церкви.
А потом Бернэм стал узнаваем в обществе – а вместе с этим вырос и статус его фирмы. Он познакомился с биржевым магнатом Джоном Б. Шерманом, и фирма получила первый большой заказ на строительство трехэтажного особняка на фешенебельной Прейри-авеню. Проект был абсолютно викторианским: крыша с крутыми скатами, высокие окна, узкие кирпичные трубы и капители. Строительство завершилось в 1874 году. За первым заказом последовали новые. Клиентура становилась все более состоятельной и светской. Архитекторы получали приглашения на светские вечера и в клубы. В 1876 году Бернэм женился на дочери Шермана, Маргарет. Роскошь архитектурных решений и личное обаяние делали Бернэма идеальным архитектором для высшего общества. Внутри фирмы царила полная гармония: Рут занимался бумажной работой, Бернэм находил клиентов. Он потрясающе хорошо ладил с людьми. Фрэнк Ллойд Райт говорил, что «его личное обаяние было неотразимым»9. Наставник Райта, известный чикагский архитектор Луи Салливен, который вместе со своим партнером Данкмаром Адлером сыграл важную роль в создании концепции небоскребов и был соперником Бернэма, вспоминал, какое впечатление Бернэм произвел на него при первом знакомстве: «Мечтатель, человек, обладающий упорной и сильной волей… очень цельная, сосредоточенная личность… склонный к помпезности… человек, который сразу же открывал свое сердце собеседнику, если тот был ему симпатичен»10. По мнению критиков и историков, Бернэм во многом уступал Салливену. Салливена считали первым модернистом, а Бернэма – хитроумным бизнесменом, целиком полагавшимся на своего партнера Рута11. Но совершенно ясно, что Бернэм, отлично понимавший потребности своих клиентов, играл важнейшую роль в определении программы и поэтажных планов каждого проекта и активно участвовал в реализации чертежей Рута.
В 70–80-е годы проекты Бернэма и Рута представляли собой безумное смешение стилей, характерное для викторианской архитектуры. В них присутствовали элементы романского стиля, стиля королевы Анны и французского Ренессанса. Эклектика того времени не стремилась спасти мир, и Рут это отлично понимал. Он в шутку говорил, что викторианский стиль было бы лучше назвать «слабительным», романский – «отечным», а стиль королевы Анны – «туберкулезным»12. Различным образом комбинируя элементы этих стилей, как это делало большинство современных архитекторов, Бернэм и Рут строили большие, лишенные эмоций дома, разнообразные церкви, клубы, отели и вокзалы в Чикаго и других городах Среднего Запада. Среди них выделяется оригинальное здание чикагского Художественного института на Мичиган-авеню и отель «Монтесума» в далеком Лас-Вегасе, Нью-Мексико, причудливая розовая постройка с безумным луковичным куполом в Атчисоне близ Топики и железнодорожный вокзал в Санта-Фе, где за долгие годы побывали известный преступник Джесси Джеймс, японский император Хирохито и американские президенты Улисс Грант, Резерфорд Хейс и Теодор Рузвельт.
В 80-е годы Бернэм и Рут считались ведущими архитекторами Чикаго. Они как никто другой хорошо подходили для этого переживающего коммерческий взлет города. Чикаго стал символом урбанистской трансформации Соединенных Штатов в период между концом Гражданской войны и началом нового века. Население города стремительно росло, и этот рост сочетался с технологическим прогрессом в сельском хозяйстве, промышленности и, что важнее всего, в транспорте. Все эти факторы способствовали развитию городов. В 1870 году население страны составляло 40 миллионов человек, и 60 процентов из них занимались сельским хозяйством. К 1900 году население достигло 70 миллионов человек, и лишь 37 процентов работали в сельском хозяйстве13. Стремительное развитие сети железных дорог, столь же стремительно финансируемых Уолл-стрит, изменило характер сельского хозяйства. Крупные фермы Запада получили возможность выращивать продукцию в промышленных масштабах и продавать ее в городах, не ограничиваясь небольшими местными рынками с разнообразной продукцией. В 1870 году протяженность железных дорог в Америке составляла 48 280 километров, а в 1900 – уже 273 588 километров. Расцвет железных дорог самым благотворным образом сказался на развитии Чикаго. Город стал центром огромной сети дорог, соединяющих более десяти штатов. По железной дороге доставляли древесину из северных лесов, пшеницу и кукурузу из прерий. А из Чикаго все это отправляли дальше, вместе с мясом животных, находившихся на откорме на чикагских фермах и перерабатываемых на чикагских бойнях. Мясо отправлялось на восток в вагонах-рефрижераторах, изобретенных чикагской корпорацией. Развитие города было поразительным. В 1880 году в Чикаго жило полмиллиона человек, а черед десять лет – уже более миллиона.
