Чикаго являл собой идеальное для архитекторов сочетание невероятных условий, способствовавших инновациям. Население росло, бизнес развивался, а вместе с этим росла стоимость земли. В 1880 году квадратный акр в центре города стоит 130 тысяч долларов, в 1890-м – 900 тысяч долларов, а в 1891 году – миллион14. В отличие от других городов Америки и Европы, в Чикаго не существовало ограничений на этажность, и чикагские архитекторы стали строить все более и более высокие здания по заказу своих корпоративных клиентов. При этом они использовали все новейшие изобретения. Сначала лифты приводились в действие с помощью лошадей, с 1853 года – с помощью гидравлики, а с 1889 года – с помощью электромоторов. Появилось электрическое освещение и телефоны. Высокие здания приводили к концентрации и умножению экономической активности, что способствовало еще большему росту стоимости земли. Бернэм быстро научился эффективно управлять крупными проектами и собственной растущей фирмой. Салливен улавливал дух времени: «В этот период в промышленном мире активно шло объединение и создание различных трестов. Единственным архитектором в Чикаго, способным понять значимость этого движения, был Дэниел Бернэм, который всегда мыслил по-крупному, обладал великолепными организаторскими способностями, умел распределять обязанности и отличался поразительной коммерческой жилкой. Он сразу же почувствовал, насколько полезен может быть новому миру и насколько полезен может быть новый мир ему»15.
В 1881 году фирма завершила строительство 7-этажного Граннис-билдинг, а в 1882 – 10-этажного здания Монток. По требованию практичного и весьма экономного заказчика Бернэм и Рут построили простое кирпичное здание с минимумом украшений и с плоской крышей. Суровый стиль положил начало новому, исключительно современному направлению, которое определялось не модой, но коммерческой логикой. Такие здания испытывали пределы каменных структур. Чтобы выдерживать вес огромного здания, стены становились все толще в основании. Развитие железнодорожной индустрии привело к появлению доступных по стоимости мощных стальных балок. И они начали использоваться в строительстве. Стены стали тоньше. Заключенные в бетон железные балки делали высокие здания пожароустойчивыми. Здание страховой компании, построенное в 1885 году бывшим работодателем Бернэма Уильямом Дженни, открыло путь к постройкам, почти целиком состоящим из стальных балок. 10-этажное здание компании Рэнд – Макнэлли (1888–1890), построенное Бернэмом и Рутом, часто называют первым, где использовались исключительно стальные балки. После этого фирма построила целый ряд зданий в Чикаго, Сан-Франциско и Атланте. Здания становились все более высокими и технологически сложными, а внешняя отделка упрощалась. 16-этажный Монаднок-билдинг в Чикаго (1889–1892) с эркерами и «чистым» фасадом был настолько простым, что многие сравнивали его с машиной, предвосхищая излюбленную метафору архитекторов ХХ века. Салливен, который в большей степени, чем любой другой чикагский архитектор, мог считаться предшественником модернизма, счел постройку удивительной: «Поразительная кирпичная скала, мощная и суровая, с ровными линиями и поверхностями. Это истинное воплощение единой цели, в котором есть своеобразная романтика»16.
Небоскребы Бернэма и Джона Рута гордо устремились в будущее. Вклад же Бернэма в современное городское планирование был устремлен в прошлое. Его концепция «прекрасного города» основывалась на классическом прошлом Европы, на консерватизме, который, по крайней мере отчасти, являлся результатом культурной неуверенности Америки.
После триумфа Всемирной Парижской выставки 1889 года (пятнадцатой и крупнейшей Всемирной выставки второй половины XIX века) Соединенные Штаты решили принять у себя следующую. Выставка 1893 года была посвящена 400-летию открытия Америки Колумбом. Благодаря усилиям лоббистов честь проведения выставки досталась Чикаго. В этом соревновании город победил заявки Нью-Йорка и Сент-Луиса. В 1890 году начался отсчет времени. Группа спонсоров пригласила для организации выставки самого знаменитого ландшафтного архитектора Америки Фредерика Лоу Олмстеда и его партнера Генри Гудмена. Местным советником стал Дэниел Бернэм. Для выставки был выбран незастроенный участок земли возле озера в южной части города – Джексон-парк. Олмстед и Гудмен разработали первоначальный план, а Бернэм и Рут стали архитектурными консультантами. Выставка обещала быть грандиозной: целый город на площади более 200 гектаров – с канализацией, газом, электричеством, водой, освещением, улицами и дренажом, с полицией, пожарными, медициной, страхованием, связью и всем необходимым17. В октябре Бернэма назначили ответственным за строительство. Все работы по созданию инфраструктуры, дизайна, инженерных коммуникаций и строительству должны были завершиться в три года.
В архитектурном отношении было решено скопировать огромные здания из стекла и металла, которые вошли в моду после постройки в 1851 году Хрустального дворца в Лондоне. Но Бернэм решил «отказаться от консервативного подхода прежних выставок и… построить постоянные здания – город мечты»18. Каждый раздел выставки имел собственное здание. Было решено пригласить для постройки этих зданий разных архитекторов. Бернэм обратился к пяти самым известным архитекторам восточного побережья и добился их согласия. Трое были из Нью-Йорка: Ричард Хант должен был строить здание Центральной администрации, Чарлзу Маккиму из компании «Макким, Мид и Уайт» поручили сельскохозяйственный павильон, а Джорджу Посту – павильон производства и гуманитарных наук. Бостонцы Пибоди и Стернз проектировали павильон машиностроения, а Ван Брунт и Хауи из Канзаса – павильон «Электричество». Бернэм и Рут осуществляли общее архитектурное руководство и следили за ходом строительных работ. Под давлением чикагских организаторов для строительства других павильонов были приглашены пять местных архитекторов – павильон транспорта строили Адлер и Салливен.
В 1891 году Джон Рут умер от пневмонии, что еще больше усилило и без того невообразимое давление на Бернэма. Все архитекторы на неделю были вызваны в Чикаго. На встрече присутствовал также Олмстед и художественный консультант проекта, скульптор Огастес Сент-Годенс. Было принято решение организовать выставку в едином стиле. Колоритная викторианская эклектика прежних выставок и новый чикагский стиль были отвергнуты. Для демонстрации новых машин и изобретений лучше всего подходил современный технологический стиль. Однако было решено построить все павильоны в неоклассическом стиле с единой линией карнизов и общими деталями. Ранее неоклассика находилась в тени готики и других стилей, теперь же она вошла в моду: многие из архитекторов выставки учились в Школе изящных искусств в Париже, где этот стиль всегда был в фаворе, и культурная элита Нью-Йорка и Новой Англии, стремившаяся к «американскому Ренессансу», приветствовала появление европейского неоклассицизма в различных видах искусств. Возрождение этого стиля стало воплощением и осознания американцами своей ведущей роли в новом мире, и культурной тревоги, с этим осознанием связанной. Все больше американцев богатели на промышленном джаггернауте, питавшем «позолоченный век»19. За десять лет, с 1883-го по 1893 годы, общее богатство выросло до 20 миллиардов долларов. Разбогатевшие американцы отправлялись в продолжительные поездки по Европе. Их поражало величие и изысканность «прекрасной эпохи». Им хотелось сделать собственную страну столь же прекрасной, поскольку, вернувшись, они явственно видели все ее недостатки. В 1904 году американский писатель Генри Джеймс покинул США ради Великобритании в возрасте 26 лет и прожил в Англии до самой смерти в 1916 году. В своей ставшей классикой книге «Американец» он описывает мучительное осознание вернувшимися из Европы богатыми американцами пошлой и непродуманной эстетики собственной страны. Чикаго вырос так недавно и был таким огромным со всеми своими фермами, железнодорожными депо, складами и грязными рабочими районами, что у людей, только что вернувшихся из-за границы, вызывал настоящий ужас. Именно такие чувства испытал вернувшийся из Европы юный художник Трусдейл Маршалл из романа Генри Блейка Фуллера «За процессией» (1895): Чикаго показался ему «чудовищным монстром, жалким и неуклюжим. Над ним так и хочется разрыдаться. Нет в мире места, где трудились бы столь неустанно, но нигде в мире подобные труды не привели к столь жалкому, гротескному, ужасному, отвратительному результату».
