Ко мне она пришла в состоянии абсолютной прострации. Не могу забыть свои жуткие ощущения от одного вида этой несчастной женщины. Малышка при этом оказалась просто чудесной – хорошенькая, улыбчивая девочка с красивыми глазками. А вот мама была совсем плоха – меня она как будто не замечала, механически отвечала на вопросы, механически пеленала своего ребёнка. Не улыбалась, вообще не проявляла никаких эмоций. Словно перед тобой не человек, а заводная кукла. Признаюсь, это было по-настоящему страшно. Я назначила ряд анализов, а потом, когда подошло время, мне никак не удавалось с ней связаться. Позже женщина сама перезвонила мне. Сказала, что ребёнка больше нет, ребёнок умер. Девочку нашли в кроватке бездыханной. Такое бывает, это называется «синдром внезапной смерти».
Подобная смерть в педиатрии – не исключительное событие, это, к несчастью, повседневность. В том случае не было никакой врачебной ошибки, и синдром Дауна совершенно ни при чём. Причины остановки дыхания при такой смерти неизвестны, и никакие признаки ей не предшествуют. Весь ужас в том, что, к примеру, мамочка готовит на кухне, слышит, как ребёнок в детской играет или смеётся, через минуту заходит в комнату, а он уже мёртвый лежит – остановилось дыхание. Честно сказать, я даже не помню, что тогда говорила той женщине, настолько я сама оказалась придавлена этим.
К сожалению, у нас не существует какой-либо системы психологической подготовки врачей, специальных курсов, на которых учили бы, как сообщать родственникам о смерти близких и как самим правильно воспринимать подобные известия. Родственники пациентов, конечно, имеют право получать подобную информацию от врача, но это не должна быть простая констатация факта, здесь необходим целый комплекс действий. Психологов этому учат, врачей других специальностей – увы, нет.
Если говорить о наиболее типичных ситуациях в работе педиатра, то, это, пожалуй, всякие проглоченные предметы. Звонит, к примеру, мне мамочка и говорит: «Мой ребёнок проглотил батарейку». Он, видишь ли, сначала её за щеку положил, мама кинулась к нему, пытаясь забрать, а он её сразу же и проглотил, поскольку дети всегда всё делают наперекор. Два часа они с малышом провели в стационаре – за это время успел образоваться ожог. Потом в течение года пришлось ездить на бужирование, когда для лечения и диагностики вводят специальный зонд в пищевод.
Малыши часто засовывают себе разные мелкие предметы в нос, в уши, глотают всё что ни попадя, в том числе бытовую химию. Я родителям всегда советую: сами вставайте на четвереньки и ползайте по всей комнате, ищите опасные места. У деток постарше и подростков самое жуткое – это суициды. Выпивают всевозможные вещества или таблетки – потом с пластиковым пищеводом вынуждены будут жить, и исправить уже ничего нельзя, останутся инвалидами. И таких случаев тысячи.
Скальпель хирурга или дефибриллятор реаниматолога – лишь мизерная часть медицинской практики, всё остальное – ежедневный труд амбулаторных врачей, которые отдают пациентам свои знания, силы и сердце».
8. БОЛЬ, ЧТО СТРАШНЕЕ СМЕРТИ
Это глава о том, как психологи в экстремальных ситуациях помогают людям вновь стать людьми
«Выжить» ещё не значит «пережить»
Уберечь психику человека, дать ему внутреннюю опору и помочь сохранить самого себя – для этого существует неотложная психиатрическая помощь при чрезвычайных ситуациях. Это некая экстренная психологическая реанимация, позволяющая человеку, находящемуся в пограничной ситуации, остаться человеком.
Если врачи «скорой» сбивают предельно высокую температуру тела, то психиатры борются с зашкаливающим градусом душевной боли. Одни врачи стараются сохранить жизнь человека, не дают ему умереть, другие делают всё возможное, чтобы в критической ситуации пострадавший не сошёл с ума от горя, смог вынести выпавшие на его долю испытания и продолжил жить. Потому что «выжить» ещё не значит «пережить».
Ужас, держащий за руку
Спитакское землетрясение 7 декабря 1988 года по разным данным унесло жизни до 45 тысяч человек. Было разрушено более 360 населённых пунктов, полмиллиона человек остались без крова, около 100 тысяч получили ранения различной степени тяжести, многие стали инвалидами. Город Спитак, оказавшийся эпицентром катастрофы, был стёрт с лица земли.
Минуло почти тридцать лет, руины давно расчищены и города отстроены заново, но людская память хранит картины ужаса тех дней.
«Я работала учительницей младших классов в Спитаке, – вспоминает Ануш Арутюнян. – В тот день мне с утра нездоровилось, на первом уроке я почувствовала температуру, испугалась, что заболела гриппом и могу заразить детишек. Договорилась с директором о замене и ушла домой. По дороге встретила нашего учителя физкультуры Арсена Баграмяна. Он торопился на свой урок, но, увидев в каком я состоянии, остановился и предложил довезти меня до дома. Мы стояли недалеко от здания школы, когда произошёл первый толчок…»
Жуткий грохот и столб поднявшейся в воздух пыли. Мгновения – и на месте школы – груда развалин. Ануш стояла, как вкопанная, отказываясь понимать, что произошло. Арсен же сразу бросился к школе. Вместе с кем-то из родителей он полез в сохранившийся оконный проём первого этажа. Через минуту Арсен уже выталкивал наружу одного за другим двоих ребят. И в этот момент рухнули еле державшиеся стены, просто рассыпались на глазах. Это был второй толчок…
Из оцепенения Ануш вывели крики детей, которых спас Арсен. Она кинулась к ним, оттащила подальше, пыталась оказать первую помощь. Из-под обломков школы слышались голоса. Мужчины бросились разбирать завалы – сначала разгребали руками и кусками арматуры, потом кто-то принёс ломы и лопаты.
Одним из них был Карен, отец ученика из класса Ануш. Много позже он рассказывал, как ходил по шатким грудам камней, старался найти хоть кого-то из уцелевших, вслушивался в каждый шорох. И в какой-то момент он действительно услышал тихий плач из глубины завала и увидел протянутую к нему руку. Он смог дотянутся до этого мальчика, сказал: «Держись, мы тебя вытащим». Крикнул на помощь других мужчин, и они стали пробивать туннель, пытались ломами приподнимать плиты, чтобы вытащить ребёнка. Но им так и не удалось ничего сделать. А вечером, когда приехал первый кран, было уже поздно, над развалинами стояла мёртвая тишина…
ПРИРОДНЫЕ КАТАСТРОФЫ – ЭТО ВСЕГДА ГОРЕ
И УНЕСЕННЫЕ ЖИЗНИ. ВРАЧИ, РАБОТАЮЩИЕ В ЗОНЕ
ПОРАЖЕНИЯ, УЖЕ НИКОГДА НЕ СМОГУТ СТАТЬ ПРЕЖНИМИ.
ЧУЖОЕ ГОРЕ МЕНЯЕТ ИХ НАВСЕГДА.
«Через десять лет я встретила Карена в Спитаке, на поминальных мероприятиях. Я его не узнала – он сильно изменился, осунулся. Но он меня вспомнил и подошёл. Мы поговорили, правда, недолго. Разговаривать было тяжело. Я знала, что в тот день погибли его жена и двое детей, сын и дочка, оба учились в нашей школе. Он почти ничего не рассказывал о них, только показал чудом сохранившиеся фотографии. А прощаясь, произнёс слова, которые я поняла лишь спустя несколько дней: «Самое страшное во всём этом ужасе то, что он до сих пор меня не отпускает. Так и держит за руку».
