Труднее всего было изменить обыденное сознание тех, с кем я бок о бок нёс эту нелёгкую службу. Я вновь и вновь пытался напоминать, объяснять, что самый страшный враг невидим и здесь он подкарауливает нас везде – в воздухе, в воде, в земле. Он незаметно убивает всё, что с ним соприкасается. Многие из ребят отслужили раньше по два года в спецвойсках, но это была лишь простая учёба. Здесь всё было по-настоящему, и любая беспечность в дальнейшем могла стоить им здоровья.
В самом начале нарушения радиационной безопасности были сплошь и рядом – обработка одежды проводилась плохо, под душем, где должны были смывать радиоактивную пыль, мылись без особого энтузиазма. После этого сразу же укладывались спать. Бывали случаи, когда ребята просто падали от усталости на койки в «грязной» одежде. Один раз я показательно замерил прибором подушки и одеяла – фон был настолько сильным, что в результате их пришлось уничтожить. Эта демонстрация подействовала и проблем с безалаберностью существенно поубавилось.
ЕСЛИ МЫ САМИ НЕ ПОЗАБОТИМСЯ О СЕБЕ, ТО НИКТО НЕ ПОЗАБОТИТСЯ! В ЗОНЕ КАТАСТРОФЫ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ И ПОДДЕРЖКА ТОВАРИЩЕЙ – ЕДИНСТВЕННАЯ ОПОРА И НАДЕЖДА НА СПАСЕНИЕ.
Несмотря на меры индивидуальной защиты, активнее всего продолжали впитывать радиацию волосы. Единственное, что в этом отношении действительно помогало, так это радикальное решение проблемы – стрижка «ёжик».
Много происходило различных историй, когда по глупости и недосмотру наши резервисты едва не нахватались дополнительных доз излучения. Скажем, в зоне высокой радиоактивности было строжайше запрещено что-либо есть, пить, даже курить сигареты. При этом стояла совершенно нестерпимая жара. Воду привозили в бутылях, и как-то уж повелось, что бутыли эти открывали при помощи пряжки ремня. На работе ребята были в спецкостюмах химзащиты, после этого все открытые части протирались. Но когда позже ехали в машине, поднявшаяся пыль забивалась, в том числе, и под пряжку. Потом, когда такой пряжкой открывали бутыли с водой, радиоактивные частицы попадали в воду. Так что пришлось приложить определённые усилия, чтобы полностью изжить эту опасную привычку.
Я регулярно проводил медосмотры и замеры, с положенной периодичностью кормил всех огромными таблетками йодистого калия, обрабатывал раны, вскрывал абсцессы, капал в воспалённые глаза. Следил, чтобы мои ребята впитали в себя как можно меньше разлитой вокруг невидимой смерти. Печальнее всего было осознавать, насколько мало от меня зависело всё остальное».
Клиника
Наиболее тяжёлые больные из числа пострадавших в аварии лечились в московской больнице № 6 – клинике Института биофизики, занимающейся проблемами радиационной медицины. Эта клиника была первым научным медицинским учреждением в СССР, образованным в 1951 году для медицинского обслуживания работников атомной промышленности и пострадавших в результате радиационных аварий.
Вот что рассказывала о чернобыльских событиях профессор Ангелина Гуськова, врач-радиолог клинической больницы ИБФ: «Мне позвонили из медсанчасти. Говорят, на станции пожар, слышны какие-то взрывы. Вдруг связь забивается, слышно плохо. Это было через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи. Наверное, я первой в Москве узнала о случившемся. Сразу же позвонила дежурному Третьего Главного управления Минздрава, сказала, что мне нужна хорошая связь с Чернобыльской АЭС, и попросила прислать машину.
Вскоре я уже была в управлении. Оттуда связь лучше. Получила сведения о пострадавших. Рвота, краснота на теле, слабость, у одного пациента понос, то есть типичные признаки острой лучевой болезни. Однако меня пытались убедить, что горит пластик и люди отравляются ядовитыми газами. Из новых сообщений узнала, что в медсанчасти число пострадавших увеличивается: уже сто двадцать человек. Я им говорю: ясно, что это не химия, а лучевое поражение, будем принимать всех… Еду в клинику. Вызываю аварийную бригаду, чтобы отправить ее в Припять. К их возвращению клиника должна быть готова к приему больных. В пять утра бригада была у меня вся в сборе, а ждать пришлось несколько часов! «Наверху» сомневались в необходимости вылета бригады в Припять! Самолет дали только в два часа дня, хотя врачи могли быть в Чернобыле на восемь часов раньше.
На месте стало ясно, что мы имеем дело с радиационной аварией. Сначала в Москву отправили самых тяжёлых. В клинику больные начали поступать через сутки – на следующее утро. К этому времени больница была уже в основном освобождена. Как и предусматривалось для таких случаев, назначили начальников отделений – наших сотрудников. Клиника полностью перешла на новый режим работы.
Мы не были готовы к такому потоку больных, но оперативно решали все проблемы. Наше счастье, что было тепло и больных привозили раздетыми. Рабочую одежду с них снимали там, перед отлетом, а второй раз мы раздевали их уже в клинике. Всех мыли, отбирали «грязные» инструменты, книги, вещи – всё было заражено. Самых тяжёлых разместили на верхнем этаже. Ниже – тех, кто пострадал меньше. И началась лечебная работа».
ЕСЛИ БЫ НЕ ХАЛАТНОСТЬ РУКОВОДСТВА СТРАНЫ,
СПАСТИ УДАЛОСЬ БЫ НАМНОГО БОЛЬШЕ ЛЮДЕЙ.
НО ВРЕМЯ БЫЛО УПУЩЕНО.
Общее число пациентов, госпитализированных в клиники Москвы и Киева с предварительным диагнозом «острая лучевая болезнь» составило порядка 350 человек. Из 129 человек, доставленных самолётами в Москву, диагноз впоследствии подтвердился у 108, из обследованных в Киеве – у 26 больных. Позднее в клинике ИБФ обследовались ещё 148 человек из числа первых участников ликвидации аварии, а в последующие 3 года здесь продолжали лечение и повторное обследование около 100 больных острой лучевой болезнью ежегодно. Всего же для исключения данного диагноза было обследовано свыше 3000 человек.
Если говорить только об острой лучевой болезни, то прямыми жертвами аварии на Чернобыльской АЭС стало 134 больных ОЛБ, из них в течение 4 месяцев умерло 28 человек, в отдалённые сроки (за последующие 25 лет) – ещё 21. Плюс 2 оператора, погибших в день аварии. Эти данные о числе прямых жертв катастрофы не столь шокирующие, как можно было бы предположить. Шокирует другое – то, что это, по сути, единственные относительно точные данные о людских потерях.
Что касается остальных данных, то, как указывается в материалах Чернобыльского форума: «Невозможно надежно определить с какой-либо точностью число случаев смертельных раковых заболеваний, вызванных облучением вследствие аварии на Чернобыльской АЭС, как и фактическое воздействие стресса и страха, вызванных самой аварией и реакцией на неё. Небольшие различия в предположениях, касающихся радиационных рисков, могут привести к большим различиям в прогнозируемых медицинских последствиях, которые являются поэтому крайне неопределенными».
Секундомер жизни=
«Очень хорошо запомнился один эпизод из моего пребывания в зоне Чернобыльской АЭС, случившийся незадолго до моего отъезда домой, – рассказывает бывший ликвидатор, врач-рентгенолог Андрей Волков. – Наше подразделение стояло лагерем километрах в сорока от Припяти. Каждое утро нас привозили на территорию станции для проведения различных обеззараживающих работ. Одна из последних задач, которую нам поставили, была расчистка крыши третьего энергоблока от кусков высокорадиоактивного графита.
