— Зато убили Светлану, — зло произнес Семен. — Женщина покончила с собой, не могла смириться с потерей дочери.
— Я ей не давал таблетки! — попытался оправдаться психолог. — Она сама.
— Вы в это верите? — спросила я.
— Неужели сердце не екнуло? — допытывался Сеня. — Не мучил вопрос: где Катя?
Егор Владимирович достал из ящика стола бумажный платок, приложил к глазам и произнес:
— Да я каждый день себя ем! Ежечасно! Я думал, что девочку убили! Такова плата за договор.
Сеня молча ломал пальцы, потом произнес:
— Ладно, бессмысленно причитать и спрашивать, мучила ли отца совесть. Где сейчас Катя?
Егор Владимирович заморгал.
— Понятия не имею! Я думал, вы мне скажете.
— Почему Ирина Соловьева обратилась к вам? — задала я вопрос.
На этот раз Булгаков не стал требовать ордер, он вмиг позабыл о понятии «врачебная тайна» и, видимо, обрадованный сменой темы, зачастил:
— Проблемы с дочерью. Ирина ее с трудом терпела, тяготилась ролью матери, хотела избавиться от девочки, но понимала, что эти мысли плохие, поэтому наказывала себя, заставляла еще больше заботиться о ребенке, пыталась быть идеальной мамой, заваливала девочку подарками, ни в чем ей не отказывала, буквально выламывала себе руки и потому еще больше ненавидела Катю. Эта нередкая проблема называется «комплекс лучшей мамы» и хорошо поддается лечению. Но для успешной борьбы со своими демонами нужно мужество, а у Ирины его не было. Она не смогла заниматься в группе, сбежала. Я ее не остановил, в психотерапии главное — готовность человека к изменениям, его личное, не навязанное никем со стороны желание стать другим. У меня бывают пациенты, которые уходят, а потом возвращаются.
— Вы знали, что Ирина воспитывает вашу Катю? — наскочил на хозяина Семен.
— Конечно, нет! — затряс головой Булгаков. — Понятия не имел. Да поймите, наконец, в моей жизни случилась трагедия. Я никогда не хотел быть ни отцом, ни мужем, но встреча со Светой заставила меня задуматься о семье. Незадолго до первого звонка преступника я стал размышлять о том, чтобы сделать предложение любовнице. Света была права, Герман играл важную роль в принятии решения, я не способен испытывать нежные чувства к чужому ребенку, но ведь его можно оставить отцу. И тут появляется бомбист. На одной чаше весов собственный ребенок, невинная крошка, на другой — жизнь незнакомых мне людей, их непременно убьют, жертв будет становиться все больше и больше… Как поступить?
— Прекрасный вопрос для профессионального психолога и человека, который находился в группе по поимке серийного взрывника! — взвился Собачкин. — Ответить на него? Тебе надо было без замедления идти к спецам, отдать им свой телефон, сообщить о контакте.
Егор поморщился.
— Давай без нравоучений. Да, я работал с органами правопорядка, знаком с тем, как ведутся дела, могу реально оценить умственные способности оперативников и следователей. Колокольцева ловили год! И обнаружили его только благодаря моей помощи.
— Молодец! — выкрикнул Сеня. — Подать Тяпкину-Ляпкину медаль за взятие маньяка.
Егор повысил голос:
— Но случай со складом игрушек показал, что я ошибся. Я сделал профиль, хпо нему взяли Колокольцева. Однако был еще и другой взрывник, о котором ученый, то есть я, и не подозревал. Вениамин всего лишь подражатель. Встречаются люди, восхищающиеся преступниками, например, бабы влюбляются в насильников, убийц, ездят к ним на зону, подкармливают, одевают, обувают, готовы выйти замуж за мерзавца. Попадаются мужчины, которые берут с маньяка пример, повторяют его преступления, хотят славы. Колокольцев принадлежал к последним, а я совершил ошибку, вырвал вершки, а корень остался в земле. Не было смысла обращаться в милицию, началась бы стандартная бюрократическая процедура поиска. Сначала пробьют номер звонившего мне, затем… а затем все! Я же знал, что преступник не дурак, телефон он приобрел на Горбушке, взял краденый, сим-карта тоже не в головном офисе компании получена. Если Колокольцев шифровался целый год, то сколько времени будут искать его вдохновителя? Десятилетия? И какое количество трупов очутится в моргах? А я мог решить проблему за сутки, и я ее решил. А уж какая цена заплачена за это решение, не важно. Люди остались живы, и никто не подозревает, что мог умереть раньше срока, никто мне «спасибо» не скажет. Что вы от меня хотите? Если Катя не убита, я… я… я на такое и надеяться не мог! И откуда преступник узнал про ребенка?
— В вашем кабинете есть миниатюрные издания, — перевела я разговор в другое русло, — красивые крохотные книжечки, переплеты украшены драгоценными камнями. Где они находятся?
Егор, который вновь приложил к глазам бумажный платок, бросил его в корзинку, но он, не долетев до нее, медленно спланировал на пол. Я проводила его взглядом и повторила:
— Где они?
Егор встал, подошел к одному из шкафов, открыл створки и сказал:
— Смотрите, но не трогайте книги руками. Я никому не разрешаю прикасаться к раритетам, сам пользуюсь специальными перчатками.
— Миниатюры занимают четвертую полку, а на пятой снимки в рамках, — протянула я.
— Не могу назвать себя сентиментальным человеком, но некоторые, особенно дорогие для меня снимки держу в кабинете, — кивнул Егор. — Слева в ажурной раме портрет отца, сделан незадолго до его смерти. Рядом с ним мама, она покончила с собой, у нее было биполярное расстройство, или маниакально-депрессивное состояние. Папа не смог помочь ей, она выпрыгнула из окна. Понятное дело, по Москве полетел слух, будто Булгаков убил жену. Отец не хотел, чтобы я рос с сознанием того, что мать, забыв о ребенке, убила себя. Поэтому ее смерть была классифицирована как несчастный случай. Но когда я учился в МГУ, он передал мне письмо от матери. Самоубийцам свойственно оставлять близким записки, и я узнал правду. А это наше общее фото с Костей.
— Выглядите счастливыми, — сказала я, — похоже, снимок сделан в этом кабинете. Вы с ним сидите на диване. Вы мало изменились с тех пор.
— Костя тоже, — печально сказал Егор. — Да, мы тогда были счастливы, папа активно работал, а нам будущее представлялось прямой дорогой, без ухабов и рытвин.
Я всмотрелась в изображение.
— Что это лежит на спинке дивана? Вроде коврик с изображением утенка? Необычный предмет для рабочей комнаты мужчины, да и расцветка оригинальная, утенок красный, клюв у него синий, лапы зеленые. Это иллюстрация галлюцинаций наркомана?
Егор закрыл шкаф.
— Глупость. Чепуха, подарок Кости. В советские годы выехать за границу было очень сложно, поездка в Болгарию почиталась за счастье. Но мой отец, профессор Булгаков, ухитрился пристроить Костика в группу ученых, которых отправили на конгресс в Варну. Греков очень хотел привезти всем подарки, но тогда разрешалось взять с собой лишь тридцать долларов, может, чуть больше, я уж сейчас точно не помню. Костик купил мне брелок, а папе ничего не мог подыскать, очень расстроился, а перед самым отлетом в аэропорту купил этот коврик. Он детский, но денег хватило только на него. Отец всегда поддерживал Константина. После смерти Павла Грекова он почувствовал ответственность за его сына. Приволоки я эту безвкусицу, отец бы вежливо меня поблагодарил, а потом убрал коврик с глаз долой. Но его преподнес Костя, поэтому коврик мирно лежал на диване, абсолютно не соответствуя убранству кабинета. Если кто-то из посетителей бросал недоуменный взгляд на «шедевр», отец пояснял:
