Под это напутствие он принялся прилаживать контактки к телу пробника.
Профессор Воронов, застегиваясь на ходу, вылетел в коридор, его «Безобр-разие!» прозвучало где-то вдали. Мегрэ взглянул на Звездарика неодобрительно, а Лили-НООС с откровенным презрением: как распустил подчиненных!
– Незаменимый человек, – развел руками Семен Семенович. – Его тоже надо понять. Так, – он повернулся к жене поэта, – займемся вашим делом. Вы желаете забрать вашего мужа таким, каков он есть, правильно? – Та кивнула. – Чудненько. Мы вправе отпустить его «некомплектным», руководствуясь теми же соображениями, по каким психиатры отпускают из клиник неопасных для окружающих душевнобольных. Вы сейчас с ним побеседуете, оцените, насколько он в норме и в форме, и если не передумаете, то с богом. Только выдвиньтесь, будьте любезны, вперед.
Жена поэта вышла к сетке. Служитель вкатил под «стену плача» обряженное пробное тело. Витольд Адамович игрой клавиш на панели послал в него из ЗУ «некомплектов» личность Майского.
Этот мужчина не гыкал, не дергался, не выгибался – слез с носилок, вяло осмотрелся, сел на табурет, сунув руки между колен. Спереди он, надо признать, выглядел ничуть не привлекательней, чем со спины: низкий покатый лоб, так же далеко отступающий назад подбородок, маленькие глазки, широкие брови, приподнятые в каком-то горестном удивлении, жилистая шея с крупным кадыком выносила голову более вперед, чем вверх. Единственным замечательным предметом на лице был нос – большой, лилово-красный и бугристый. На впалой безволосой груди был овальный сизый шрам от пулевого ранения – под левым соском, напротив сердца.
– Но это не мой муж! – воскликнула женщина.
– Пробное тело принадлежит Спиридону Яковлевичу Математикопуло, сорока пяти лет, без определенных занятий, – пояснил начотдела, пожал плечами, – чем богаты, тем и рады.
Мужчина поднял голову, взглянул на сетку, молвил сипло:
– Здрасте, чего ж это я не твой? А чей же еще?
– Вы признаете, что это ваша жена? – спросил Звездарик.
– Моя, а чья же еще? Люська, Людмила Сергеевна Майская.
– Олеже-ек! – Жена всхлипнула, приложила платок к глазам.
– А чего это ты сразу начинаешь: не мо-ой!.. Другого, что ли, завела? Смотри мне!
– Олежек, ну о чем ты говоришь! Но тело у тебя какое-то…
– А что? – Мужчина оглядел себя. – Тело как тело. Без плавников. Без хобота. Без чешуи. Без рогов… – Он снова с сомнением поглядел на свою Людмилу. – То есть я так полагаю, что без рогов. Смотри, если узнаю!.. А тело – хоть каким-то разжился.
– Но ведь… не твое оно.
– Ну, это – было ваше, будет наше. – (Начальник ОБХС обменялся взглядом с Витольдом: не понравилось обоим такое суждение «некомплекта».) – Ну… так как оно, ничего? – Мужчина с натугой улыбнулся.
– Скажите, – Семен Семенович решил оживить беседу, – а вы осознаете, где находитесь, на какой планете – без хобота и чешуи?!
– Что значит, где нахожусь! – вяло окрысился мужчина. – Вы не той… не того. Не этого. Что вы себе позволяете? У себя на Земле нахожусь, а то где же еще!
Звездарик поморщился. Не нравился ему этот Олег Майский, психикой не нравился.
…Он не встречался с ним в жизни, видел только фотографии в журналах и сборниках (правильные черты, крутой лоб, красивая шевелюра, блестящие и зажигательные какие-то глаза, спокойно-ироническая улыбка… Если прибавить к этому молодость, поэтический дар и известность, то ясно, что жена должна быть от него без ума, какие там измены!), но помнил и любил его стихи: умно романтические, приподнимающиеся над обыденностью.
Особенно одно стихотворение, из ранних, запало в душу Семену Семеновичу, и не только потому, что называлось «В альбом психиатру» и было близко его тогдашним занятиям. В вирше этом Олег Майский обыгрывал образчики словесного творчества душевнобольных из попавшегося ему якобы на глаза «Атласа психиатрии»; особенно один, с фразами «Светлость душ не может возвыситься через деловые отношения» и «Я хочу в голубой зенит, там моя точка!». Поэт в раздумчиво-лиричных строфах как-то очень изысканно ставил вопрос, что, мол, если эти фразы свидетельствуют о ненормальности пациентов в добром здравии составителей «Атласа», то что она, собственно, такое – человеческая нормальность? Ведь в самом деле не возрастает светлость душ в деловых, сделочных отношениях, что греха таить! И… чем плохо стремление в зенит? Не есть ли наша нормальность просто видом согласованного помешательства?
С подобным поэтическим экстремизмом С. С. Звездарик, конечно, не соглашался, но стихами был пленен.
– Так расскажите нам, где вы побывали, Олег Викторович? – не отставал он. – Вы же будете выступать с творческим отчетом, с новыми стихами, созданными в разных мирах. Вот и считайте это вашим дебютом.
Мужчина опасливо глянул на Звездарика мутными глазками:
– Вы не того… не этого. Что это вы начинаете? Как, где побывал? Где побывал, там и побывал. Согласно командировочному предписанию. Сначала у барнардинцев остановились, у гуманоидов непарнокопытных пластинчатых.
Гостиница неважная, без удобств. Но кормили хорошо, не спорю. Насчет выпить слабаки, мы там перепили всех. Вместо аплодисментов сучат копытами и прядают ушами. Потом перескочили к звезде Браттейна. К дельфинообразным. Гостиницу дали хорошую, только под водой. Там у них все под водой. Кормили неважно, сырой рыбой. Стихи читал дыхалом, а дышал жабрами. Аплодировали плавниками, но не слишком. Перебрались к инфразвезде Буа, к сдвинутым фазианам. Гостиница паршивая, в магазинах сувениров полно, а с продуктами неважно. К выпивке не подступиться. Зато дамочки там очень даже доступны… – Мужчина оживился, на лице возникла широкая улыбка, глазки заблестели. – Сфероящерочки, бесовочки-цыпочки – ух, хороши, хоть и с хвостами! Ну, мы и сами там были с хвостами и с усами… годится для стиха, хе-хе?.. А на соседней планетке – там опять все в воде, разумные структуры из Н2О, гостиниц нет вовсе, и не кормят, только поят… зато на поверхности из пены возникают такие Афродиточки, Афро-деточки!.. – Он даже заплямкал губами. – Я там с одной…
– Олежек, как ты мо-ог!.. – прорыдала жена.
– А что… что как я мог? Обыкновенно. Ты не той… не того. Не этого. Сама-то здесь небось еще больше хвост распускала. Думаешь, я не знаю вашу сестру, нагляделся в круизе-то: хоть с ящером, хоть с облаком, хоть с вихрем – лишь бы новый. Погоди, вернусь домой, порасспрошу соседей, как ты здесь без меня обитала. Если что узнаю, бубну так еще выбью…
– Олежек, ну что ты такое говоришь!!!
– А где вы еще были, Олег Викторович? – направлял беседу начотдела.
– Ну, где был, где был… разве все упомнишь! На обратном пути к Проксиме залетели, к кристаллоидам. Гостиниц нет, планет нет, одни орбиты с астероидами. И не кормят. Хошь, питайся светом звезды через фотоэлементы, не хошь, летай так… И любовь там только духовная, информационная, хуже платонической – без ничего. А ну их! – И он махнул рукой.
